– Но ты же знаешь, что это невозможно! – воскликнул Бат.

– И все-таки я попробую, – решилась Ичхако и вышла из комнаты, направляясь в покои правителя Чакаля.

Бат в сомнении покачал головой. Он сел возле окна, выходящего на главную лестницу дворца. Юноша задумчиво смотрел на расстилающийся перед ним город. Дворец правителя стоял на холме, а благодаря высокому фундаменту из больших каменных плит из окон верхних ярусов был виден почти весь Чакаль.

Вскоре Бат заметил, как его отец спускается по многочисленным ступеням вниз, в сопровождении нескольких охотников. «Значит, матери не удалось отговорить его», – подумал юноша, глядя на отца. На правителе Чакаля была лишь расшитая набедренная повязка, в руке он сжимал копье, а на поясе у него висел атлатль-копьеметалка – палочка с крюком на конце. При помощи атлатля копье можно было метать с удвоенной силой.

Охотники, сопровождающие правителя, как догадался Бат, не были из числа чакальской знати. Он определил это даже издали, потому что вельможи и именитые жрецы Чакаля, благодаря хорошей еде, были выше и крепче простолюдинов. Кроме того, как только в знатной семье рождался ребенок, ему туго пеленали голову, и со временем она приобретала вытянутую форму, лоб становился покатым.

Вскоре Читама и его свиту скрыла стена храмовой башни.

Правитель отправился в лес, охотиться на ягуара.

Над высокими строениями Чакаля светило солнце, и Бат подумал, что ему стоит поговорить с Мидатлем – главным жрецом – о том дурном предзнаменовании, о котором тот сообщил его матери.

На мощенных светлым камнем улицах города было пустынно – Чакаль заполнялся народом только в дни торжеств, все же остальное время в нем находились только знать и жрецы, ежедневно занятые отправлением сложных ритуалов.

Главный храм был во многом похож на большинство строений, посвященных богам: квадратный в основании, он состоял из трех частей – четыре лестницы с четырех сторон света поднимались ввысь, к широкой площадке, на которой располагалось здание храма, крышу которого украшал высокий, покрытый резьбой и рисунками гребень. Отличали Главный храм его размеры и роскошная отделка. Никто не мог подняться даже на несколько ступеней по храмовой лестнице под страхом смерти, кроме жрецов и правителя Чакаля.

Когда Бат приблизился к храму и, обходя широкий дворец одного из вельмож, свернул за угол, он едва не столкнулся с жрецом.

– Ты хотел говорить со мной, Бат Балам? – спросил Мидатль.

На плечи жреца был накинут короткий плащ из переливающихся голубым птичьих перьев, его запястья, колени и локти украшали бусы из отшлифованных камней, а голова казалась непомерно большой из-за высокого головного убора из перьев и ткани. На поясе набедренной повязки, длинные кисти которой почти касались земли, висел длинный изогнутый нож с острием из темного стекла, которые собирали в горах. Этим ножом жрец убивал тех, кого приносили в жертву всегда жаждущим крови богам. Бат не раз видел эту церемонию, заставлявшую всех, кто на ней присутствовал, цепенеть от страха не только перед богами, но и перед его истовыми служителями – жрецами.

Мидатль был стар и мудр. Всем в Чакале, да и за его пределами, в других городах и землях майя хорошо были известны коварство и ум жреца Главного храма, поэтому этот человек многим внушал ужас.

– Как ты узнал, что я иду к тебе? – удивленно спросил Бат.

– Боги открывают мне многое, – сказал Мидатль с таинственным видом.

Они стояли у подножия лестницы, ведущей к Главному храму под палящими лучами солнца. Бат хотел отойти в тень, падающую от стены соседнего храма, но жрец даже не пошевелился, и юноша понял, что ему придется стоять на самом солнцепеке, если он хочет побеседовать со Мидатлем.