Обращались с выезжающими навсегда весьма и весьма грубо: обзывали жидами, отбирали личные вещи и толкали их. А когда поезд перевозил их, ограбленных и нищих, через советскую границу, их радости не было предела. Лишь в девяностых, когда Советский Союз приказал долго жить, к эмигрантам стали относиться гораздо лояльнее, а в семидесятых их воспринимали как самых настоящих предателей Родины.

Прибыв в свободную от коммунистического режима Австрию, Токаревы, наконец, ощутили глоток свежего воздуха, будто бы их ранее держали в каком-то душном темном помещении, а теперь они вырвались оттуда. Их привезли на пересыльный пункт в Вену, где они пробыли день или два, а потом их посадили на ночной рейс, летевший прямиком в Тель Авив. Они были просто поражены, что после грубости и хамства на советской таможне в Израиле их встречали как родных: с шариками и цветочками. Репатриантов повели в какое-то помещение, где на нескольких языках, в том числе и по-русски, было написано "С приездом на историческую родину". Там им предложили лёгкий завтрак, потом стали вызывать каждую семью в отдельную кабинку для того, чтобы оформить документы.

Пройдя недолгую процедуру оформления израильского гражданства, перед самым рассветом они поехали на бесплатном такси в гостиницу для репатриантов. А через несколько дней они сняли квартиру. Всем новоприбывшим первые полгода платят пособие, на которое вполне можно жить – не шикуя, конечно, но и не бедствуя. Так что Коростелёв-старший глубоко заблуждался, что они там голодали.

Конечно, переезд – это дело серьезное: новая страна, новый язык, другие обычаи, традиции и уклад жизни. Да и смену климата выдержать нелегко – ведь в Израиле в марте месяце уже довольно тепло, хотя иногда бывают дожди. Но в принципе Токаревы чувствовали себя хорошо, и только Люба почему-то осунулась. В один из дней они с мамой пошли в супермаркет и вместе с молоком, хлебом и другими продуктами купили какого-то печенья. Кассирша их что-то спросила на иврите, а они не поняли. Она сказала:

– Гав-гав!

– Что? – в один голос спросили по-русски Люба и Циля Абрамовна.

– Гав-гав-гав! – не унималась кассирша держа в руке пачку печенья.

"Ненормальная какая-то", – переглянулись Люба с мамой.

Когда они пришли домой с покупками, рассказали об этом эпизоде своей соседке Дине, которая приехала из Вильнюса на несколько лет раньше их. Та посмеялась и сказала, что это печенье для собак. Поскольку у Токаревых не было собаки, пришлось скормить этот деликатес бродячим псам, которые его слопали с аппетитом. А вот Цилю Абрамовну очень беспокоило состояние Любы, которая жаловалась то на слабость, то на тошноту.

– Ну вот, не успели приехать, и ты заболела.

– Я, наверное, отравилась чем-то, – сказала Люба.

– Действительно пищевое отравление налицо. Ты случайно печенье для собак не ела?

– Что ты, мама! Конечно, нет.

– Пойдем к врачу. Завтра же. Может, в поликлинике есть русскоязычный врач. В крайнем случае Дину возьмем с собой если она сможет.

Назавтра они пошли в поликлинику, и русскоязычная врач диагностировала беременность. Сказать, что и Люба, и Юра, и родители были в шоке – ничего не сказать. Но немного успокоившись решили ребенка оставить, тем более, что во-первых, аборт при первой беременности чреват последствиями. Во-вторых, в Израиле спокойнее к относятся к таким делам и никто даже не думает указывать пальцем на "бесстыжую" девушку, ведь ребенок – это благо, а не позор. Вообще в Израиле настоящий культ детей. В-третьих, самое главное, Любе теперь армия не грозила.

– Кто отец? – спросил Юра.