Дело приобретало скверный оборот.

Роберт подниматься в квартиру не стал. Он высадил Агнес у подъезда и уехал, сказав, что вернется за ней через два часа. С недавних пор Отто не питал особой симпатии к зятю и был рад, что хотя бы сегодня ему не придется лицезреть его постную физиономию.

У Отто было достаточно времени, чтобы подготовиться к разговору с дочерью, и все же он оказался не готов.

Агнес сама ему позвонила и напросилась в гости на субботу, сказав, что пора уже ей увидеть новое жилище отца. Отто ничего не оставалось, как условиться о времени и обеденном меню: сэндвичи и салат. Агнес сказала, что испечет сладкий пирог.

Прошло почти две недели с того неприятного разговора с Робертом у Уны дома, и не было дня, чтобы Отто не давал себе мысленного обещания незамедлительно поговорить с Агнес. Но дни шли, а он всё не мог решиться. Он клял себя за трусость, но, видимо, это было все, на что он оказался способен как отец. Поэтому, услышав в трубке голос дочери, Отто испытал одновременно облегчение и страх, но больше все-таки облегчение от того, что откладывать разговор больше не придется.

В субботу утром Отто купил продукты по списку, который продиктовала ему Уна (булочки, ветчину и сыр для сэндвичей и овощи для салата) и навел в квартире некое подобие порядка, запихнув разбросанные вещи в шкаф и перемыв посуду, скопившуюся в раковине за несколько дней.

За час до условленного времени он приступил к приготовлению обеда: нарезал булочки, ветчину и сыр, положил их друг на друга и прижал рукой, чтобы придать сэндвичам приплюснутую форму, но свежие булочки упорно распрямлялись, и ветчина с хлебом вываливались наружу. Тогда Отто обернул тарелку с сэндвичами пищевой пленкой и убрал в холодильник, понадеявшись, что холод заставит сэндвичи стать такими, какими их обычно подают в кафе.

Нарезав овощи, Отто сдобрил их зеленью и полил заправкой, в которой всего было «на глаз»: масла, уксуса, лимонного сока и специй. Он готовил впервые за три года (если не считать дежурной яичницы по утрам) и не мог сказать, что испытывал удовольствие от этого занятия. Все-таки кулинария не была его стихией.

Отто надеялся, что успеет накрыть на стол, но едва он закончил с салатом, в дверь позвонили.

Ему хватило одного взгляда на дочь, чтобы с облегчением понять, что она внутренне успокоилась, поборола нервозность и теперь выглядела обычной молодой женщиной – то есть, почти обычной: душевная болезнь, снедавшая ее изнутри, вряд ли прошла бесследно.

Агнес вынула из сумки сверток, источавший сладкий аромат свежей выпечки. Отто помог ей снять пальто; она прошла в комнату, с любопытством осмотрелась и, увидев пустой стол, рассмеялась:

– Гостей здесь явно не ждут.

– У меня все готово, я просто не успел накрыть.

– Где скатерть? – деловито спросила Агнес.

– О скатерти-то я и не подумал. Боюсь, что…

– Ладно, так сойдет.

– Ну и как тебе моя берлога?

– Уютно. Тихо. И вид из окна хороший. Такие красивые клены!

– С соседями мне определенно повезло. Иногда кажется, что их вообще не существует.

Отто вынул из бумажного пакета бутылку вина и поставил в центр стола.

– А тебе можно? – усомнилась Агнес.

– Красное вино в умеренных дозах оказывает терапевтическое действие, ты разве не знала?

– Ну, если только в умеренных…

– Попробуй салат. Я старался.

Агнес подцепила вилкой ломтик огурца, отправила в рот, прожевала и дипломатично заметила:

– Уксуса, пожалуй, многовато.

Отто последовал ее примеру и тут же выплюнул салат обратно на тарелку.

– Ужас! Пересоленная кислятина. Это нельзя есть. Возьми лучше сэндвич.

– Они выглядят… хм… необычно. Словно их били молотком, но не до смерти, а только чтобы напугать. Ты уверен, что эта ветчина съедобна?