Вернулась расстроенная Уна.

– Мясо испорчено, – виновато сказала она. – Боюсь, я оставила тебя без горячего. Но есть торт. Твой любимый – ореховый.

– Надеюсь, Правила не предписывают никаких особых диет?

– Нет, но они постоянно редактируются. Недавно вышло третье издание, дополненное. Тех, кого коснулись изменения, вызывают повесткой для ознакомления. Да, чуть не забыла…

Уна вынула из секретера книгу и пухлый конверт и протянула Отто.

– Извини, мне следовало сразу тебе это отдать.

Отто взял книгу, сохраняя внешнее спокойствие. Прохладная гладкая обложка с крупно набранным названием романа и его фамилией. Девственно-белый форзац. Вступительное слово Берндардса (он прочтет аннотацию позже, чтобы не портить себе настроение – Берндардс наверняка не удержался от пары-тройки шпилек)… И сам текст: тяжеловесный, куда более весомый, нежели на машинописных листах – удивительная трансформация, не перестававшая его удивлять.

В конверте плотной стопкой лежали банкноты – судя по оттенку и размеру, сплошь крупные. Этого должно хватить на полгода нормальной сытой жизни, быстро прикинул Отто и положил конверт на стол.

– Оставь себе. Я больше не могу тебя содержать. А так хоть какое-то подспорье к зарплате медсестры.

– Ни в коем случае! Ты без работы, без собственного жилья. Это твой гонорар, честно заработанный. Я не возьму этих денег.

– У меня нет ни сил, ни желания спорить. Поэтому забирай без всяких споров.

– Ты действительно считаешь, что я способна на такую низость? Хотела бы – давно бы их прикарманила и тебе ни слова не сказала! – Уна снова заплакала.

– Мне лучше уйти.

Отто направился к выходу. Уна опередила его, загородив дверь.

– Пожалуйста, не уходи вот так, позволь мне объяснить…

– Мы не можем нормально разговаривать. Я постоянно довожу тебя до слез.

– Я сейчас успокоюсь. Уже успокоилась.

– Дай мне пройти.

– Ладно, – сухо сказала Уна и посторонилась. – В конце концов, кто я такая, чтобы тебя удерживать. Не поддавшись на провокацию, Отто вышел в прихожую и снял с вешалки куртку.

– Конверт будет лежать в ящике твоего стола, – сказала Уна ему в спину. – Понадобится – заберешь.

Она вошла в его бывший кабинет, оставив дверь приоткрытой. Отто жадно смотрел на ярко освещенный прямоугольник, притягивавший его как магнитом. Уна отомстила ему тонко, по-женски. Он восхищался ею и одновременно ее ненавидел.

Послышался скрип растрескавшегося паркета и звук выдвигаемого ящика. Проклиная собственную слабость, Отто распахнул дверь и вошел в комнату.

Здесь ничего не изменилось – то есть вообще ничего, если сравнивать с гостиной, где Уна хотя бы повесила новые занавески. На письменном столе лежала початая пачка бумаги, которую Отто купил в канцелярском магазине незадолго до несчастного случая. Чернильный прибор стоял там, где ему и положено: слева от настольной лампы, на расстоянии вытянутой руки, чтобы удобно было заправлять ручки. Сбоку на приставном столике примостилась печатная машинка, накрытая чехлом. Левую стену занимали книжные стеллажи, заставленные собраниями сочинений зарубежных и отечественных классиков, энциклопедиями, справочниками и автобиографиями. Одна из полок была отведена под произведения Отто: девять разнокалиберных книг, самая масштабная из которых, объемом почти в 600 страниц, весила как кирпич и при необходимости могла послужить средством самообороны.

Отто подошел к шкафу, в котором хранил всякую всячину, присел на корточки и распахнул дверцы нижней тумбочки, которую кто-то из его друзей метко прозвал «рукописной».

Он оказался совершенно не готов к пустоте на полках и с немым вопросом поднял глаза на Уну.