– Игнатий Максимильянович! Вот уж кого не ожидал увидеть! – воскликнул боярин и бросился навстречу мастеру Гримгору.

– Это почему же? – поинтересовался колдун, но Морозов уже не слушал его:

– Да чего вы стоите как истуканы? Ружья опустите! И я-то сам хорош, – восклицал он, а после начал вполголоса приговаривать: – Не серчай, ветер северный! Уйми свою прыть. Не супостат к нам пожаловал, а друг старинный.

Метель жалобно взвыла и унеслась прочь. Снег прекратился, и через минуту уже стремительно таял. Мгла рассеялась и пропустила лучи заходящего солнца.

– Неужели ты при границе служишь? – расспрашивал знакомого мастер Гримгор. – С твоими-то талантами в Москве или Петрограде делами заправлять следует.

– По чистой случайности здесь, – отвечал боярин. – Племяшку навещал, он тут под Полоцком служит. А потом дай, думаю, стариной тряхну. Времена-то нынче неспокойные.

Колдуны обнялись как старые друзья. Потом Морозов свистнул, и из кустов появился еще один солдат. Этот вел под уздцы стройных гнедых лошадок и вороного с богатым седлом.

– А санки твои расписные самоходные где? – не без ехидства спросил мастер Гримгор.

– Охо-хо! И не напоминай! – разразился причитаниями Михаил Всеволодович. – Томятся дорогие мои в сарае, в опилках до первого снега. Они же у меня старинные! Сто лет назад самого Кутузова Михаила Илларионовича на них катал. А чего стоит ублажить да увещевать их, чтобы летом не буянили, да зимы дожидались! Все от того, что вихри зимние использовать в мирное время запретили!

Так за разговорами и рассказами путешественники продвигались на восток. Наступила ночь, и солдаты зажгли факела. Вскоре Николас заснул на мягком сене.

Уже глубокой ночью процессия въехала в небольшой приграничный острог. Николас в полудреме видел высокий частокол и башенки с часовыми. Путешественников проводили в высокую избу с печкой и крашеными резными наличниками. Оливию папа уложил на печь. Николас лег на лавку рядом и забылся в тепле.

А боярин Морозов выпроводил солдат, поставил на стол бутыль мутного самогона и банку соленых груздей.

– По случаю столь неожиданной встречи мы просто обязаны! – решительно заявил Михаил Всеволодович.

– Я чисто символически, – отозвался мастер Гримгор. – Не владею трансмутацией спирта в магическую силу!

Колдуны рассмеялись, и Морозов крикнул в окошко, велев напоследок:

– Самовар раскочегарьте! Выпьем чайку с дороги.

Этой ночью предстоял долгий разговор, и начался он с воспоминаний. Николас спал и не слышал историю о том, как после поражения Австрии в войне с Наполеоном мастер Гримгор бежал на Русь. Тогда-то он и познакомился с боярином Морозовым. Вместе они служили у генерала Милорадовича и сражались в войне восемьсот двенадцатого года.

Самым ярким воспоминанием, под которое мастер Гримгор таки хлебнул горькую, был поджог Москвы. Задание было опасное и щекотливое. Устроить пожар перед самым входом войск Наполеона в город. Колдуны-диверсанты получили приказ живыми в руки врага не сдаваться. Москву нельзя было оставлять захватчикам, но и принимать вину за поджог на себя русская армия не могла. Авангард захватчиков уже вошел в город, когда колдуны начали действовать. Прирученный факел Морозова поджигал ветхие деревянные крыши, склады сена и дров. Мастер Гримгор анимировал множество горючих предметов, чтобы разнести огонь по городу. Пожар распространился с поразительной скоростью.

– А помнишь, помнишь ту лодку? – воскликнул боярин.

Мастер Гримгор помнил. Все знали, что Наполеон заручился поддержкой некромантов. Говорили даже, что учителем корсиканца был тот самый последний выживший темный мастер Лемурии. Подтверждений этому, конечно же, не нашлось, но Морозов и Гримгор точно знали, что тогда видели именно его, последнего и первого некроманта. Длинная черная чугунная лодка плыла над крышами домов по закатному небу. С ее бортов свисали мертвые тела, а на носу стоял некромант в костяной маске.