– Носа не подточил, – хихикнула Килька. – Носа!

– Я и говорю: обрезания, – Соломоновна метнула на Кильку грозный взгляд и та юркнула за гору вещей и затаилась там. – Ты меня поняла, шкильда?

Я молча кивнула.

– Не слышу! Таки открой рот с этой стороны! – она грозно уперла руки в бока.

– Ну все-все, поняла, – поспешно ответила я. – Правда, выброшу их.

Айфон, наконец, зарядился. И сразу же зазвонил.

– Кто вы? – раздался на том конце линии требовательный мужской голос.

– Надя. Мы с вам были там, за машиной. Помните?

– Это вы так подрабатываете? – ледяным тоном осведомился он. – Таскаете из карманов телефоны и продаете владельцам? И сколько мне будет стоить возврат телефона?

– Да вы. Да я… – у меня аж голос сел от его наглости, пришлось срочно брать себя в руки, чтобы не нахамить. – Я верну ваш телефон абсолютно бесплатно.

– Благодарю! Могу подъехать к вашему дому.

– Лучше встретимся где-нибудь на нейтральной территории.

– Кофейня «Ван Гог» на Патриарших в три. Вас устраивает? Такси я оплачу.

– Не нужно. Я на машине. Буду ровно в три.

Платон

Надя опаздывала. Платон, который не терпел опозданий, тихо скрипел зубами. Он открыл ноутбук и начал просматривать эскизы неоконченного портрета бывшей жены и ее фотографии. Как ухватить этот нерв? Эту буйную натуру? Удержать в браке так и не смог, так хоть запечатлеть на холсте навсегда. Но как она может спать с этим неандертальцем?

Самое ужасное, что физиономия любовника его бывшей жены была знакома Платону. Где-то он уже видел эту наглую ухмылку, которая выдавала нереальную уверенность в себе. Где же? Платон напряг память, но тщетно.

Обычно интерьер кофейни его успокаивал. Платон не терпел свет и солнце. Он мог бы, как вампир, вечно жить в темноте. Кофейня «Ван Гог» была оформлена в стиле одной картины великого мастера «Ночь в Шарли»: темно-синие стены, тяжелые шторы черного цвета, создававшие затемнение, а на потолке звездное небо и спирали галактик. Из освещения – только желтые светильники на стенах в форме звезд. Официанты, одетые в желтые, светящиеся в темноте рубашки, тихо скользили между столиками.

Но сегодня Платону было недостаточно темноты и тишины. Его одолевали тревога, беспокойство. Чего-то хотелось. Чего – он сам не понимал.

– Извините за опоздание, пробки, – Надя повесила куртку на спинку синего бархатного стула и села. – Вот ваш телефон, – она протянула Платону айфон. – А это пальто. Зашитое. Работали профессионалы, так что ничего не будет видно, – она положила на стол черный пакет.

– Зачем вы? – Платон растерялся. – Спасибо, конечно.

– Я порвала, я и зашила, – пожала плечами она.

Платон был раздосадован. Черт с ним, с пальто! Ему хотелось уйти. Весь остаток дня был забит деловыми встречами. Но вежливость требовала хотя бы предложить ей кофе. Что он и сделал в надежде, что она откажется.

Но Надя неожиданно согласилась. Платон внутри вскипел. Она забирала у него драгоценное время. Он заказал ей кофе и взял телефон, просматривая многочисленные сообщения. Вежливость обязывала поддерживать беседу.

– А ваш муж чем занимается? – поинтересовался он, просматривая почту.

– Перевозками. У него своя транспортная компания.

– Понятно, – машинально ответил Платон и вдруг замер.

Он вспомнил, где видел ее мужа. Платон сжал зубы и едва не застонал. Ну, конечно! Перевозки! Полгода назад в его галерее проходила выставка скандального и знаменитого на весь мир скульптора. Адель, тогда еще жена Платона, занималась всей логистикой. Именно она нанимала транспортную компанию для перевозки работ скульптора.

Платон был очень занят. Мотался по Европе с одного аукциона на другой. Но на открытие выставки прилетел в Москву. Потому что гости были один важнее другого. Упускать такой момент завести связи было нельзя. Платон и не упустил, фотографируясь с важными шишками, раздавая интервью прессе и отпуская щедрые комплименты скульптору. Вот только Адель он упустил. Гопника он видел всего один раз, за несколько часов до открытия, когда грузовики один за другим доставляли скульптуры. Платон подошел к жене, чтобы поцеловать ее и поздороваться. Адель мило беседовала с неандертальцем и едва обратила внимание на мужа. Лишь представила их друг другу.