Они надели пропахшие нафталином «кусачие» черные платья, которые откопали на чердаке, но постарались держаться подальше от толпы скорбящих и не выходить из тени под вязами на краю кладбища. Джет плакала, но Френни лишь хмурилась, кусая губы: в произошедшем она винила себя. Эйприл говорила правду. Любовь, даже в самых умеренных ее проявлениях, превращается в пагубу в их руках.

Когда сестры вернулись домой, взмокшие в своих шерстяных платьях, Изабель налила им по стакану лимонада с вербеной и дала добрый совет:

– К местным лучше не подходить. Они никогда нас не понимали и никогда не поймут.

– Это их проблемы, – заметил Винсент, который как раз зашел в кухню.

Возможно, Винсент был прав, но с того дня сестры почти не выходили на улицу – только в сад. Они не хотели, чтобы произошло еще больше трагедий, но было уже поздно. Парни не обращали внимания на Френни с ее хмурым видом и кроваво-рыжими волосами, но Джет стала легендой. Красивая девушка, ради которой не жалко и умереть. Парни ходили к их дому, чтобы хоть издали на нее посмотреть. Когда они видели Джет в глубине сада – Джет с ее длинными черными волосами и губами сердечком, – они совершенно теряли голову, несмотря на судьбу их предшественников или, может быть, именно из-за нее. Винсент выходил, кидался в них помидорами и заставлял их бежать без оглядки одним щелчком пальцев, но все без толку. Только за один день двое потерявших рассудок парней совершили бессмысленные безумства из-за любви к девушке, с которой даже ни разу не разговаривали. Чтобы доказать свою храбрость, один шагнул прямо под поезд, идущий в Бостон. Второй привязал к ногам железные болванки и нырнул в озеро Лич-Лейк. Не выжил ни тот, ни другой.

Узнав об этом, сестры пришли в ужас. Они заперлись у себя на чердаке, не вышли к ужину и не стали разговаривать с тетей. А ночью выбрались из комнаты через окно и залезли на крышу. В небе мерцали звезды, миллионы звезд. Так вот что такое проклятие Оуэнсов. Возможно, сейчас оно стало еще сильнее, потому что его так никто и не смог преодолеть. Перед ними лежал целый мир, но этот мир был для других, не для них.

– Нам надо быть осторожнее, – сказала Френни сестре.

Джет кивнула, потрясенная событиями этого лета.

В ту ночь, прямо на крыше под звездным небом, они поклялись, что никогда никого не полюбят.

Френни сказала Джет, что ей не надо ходить на похороны парней, чьих имен она даже не знает. Она не отвечает за чьи-то чужие неразумные действия. Но Джет все же пошла, тайком выбравшись через окно. Она стояла в высокой траве: волосы собраны в пучок на затылке, лицо белое, словно снег, глаза покраснели от слез. Она надела черное платье, хотя на улице все плавилось от жары. Заупокойную службу проводил все тот же священник, что и на первых двух похоронах. Теперь, когда ветер переменился, Джет слышала его голос, цитирующий Коттона Мэзера.

Семья есть питомник всякого общества и первое объединение рода людского.

Джет заметила среди деревьев парня в черном плаще. Парень шел в ее сторону. Он держал руки в карманах, и у него было хмурое, сосредоточенное лицо. Как и сама Джет, он был одет слишком тепло для такой жаркой погоды.

Пройдя через пустыню и претерпев многие лишения, мы войдем в Землю обетованную.

Сперва Джет подумала, что ей надо бежать. Возможно, это очередной воздыхатель, готовый на любое безумство, чтобы завоевать ее сердце. Но высокий красивый парень даже не посмотрел в ее сторону. Он смотрел на священника, продолжавшего говорить.

– Это мой папа, – сказал он, по-прежнему не глядя на Джет. – Преподобный Уиллард.