Вон, слева на пригорке, железобетонная «наглядная агитация» – гигантская стела с выпуклыми буквами вдоль: «Слава Україні!», а поперек – неровной черной скорописью – «Долой бандерлогов!»

На дорогах было неспокойно, сплошь и рядом попадались полицейские джипы с мигалками, раза два мелькнули бронетранспортеры, над горами кружили вертолеты – искали партизан из русинского[10] «Сопротивления».

Официальный Киев метал громы с молниями, обвиняя Москву в коварных происках. В Кремле морщились, и советовали «майданутым» чаще ездить на воды – нервы лечить.

За Унгваром Яков взялся за руль.

– Моя очередь, – буркнул он, и отключил автоматику.

– Приказ понял, – ответил «балт», и доверительно сообщил: – Справа у дороги прячется человек. Без оружия.

– Без ору-ужия?

Лот притормозил, и открыл правую дверцу.

– Эй! – крикнул он. – Русин?

Над кустами появилась голова в берете. Лицо бледное, шея тонкая, плечи узкие. Типичный геймер. Такие автомат только в стрелялках видели.

– Русин, – признался «геймер» неожиданно густым басом.

– Бандерлогов лупишь?

– Луплю, – признался русин, и робко пошутил: – Взаимно.

– Садись, подброшу.

– Это опасно…

– Я – перевозчик.

Боевик сел без разговоров. Захлопнув дверцу, он протянул костлявую руку.

– Иван Грабарь.

– Яков Лот. Это ваших гоняют?

– Наших, – кивнул Иван. – Сам знаешь, Евросоюз всегда фашистов поддерживал… Началось с того, что какой-то пацан в Ровно намалевал на воротах казармы Нацгвардии свастику. Его за это долго били сапогами, и реанимация не помогла… А мальчишка из русинов был, Кукольник его фамилия. И пошло-поехало… Третий месяц воюем.

Яков кивнул.

– Понимаю, – сказал он серьезно. – А ты чего без оружия? Хочешь, чтобы и тебя, как того пацана?

Грабарь хитро улыбнулся.

– У меня целых три автомата есть, – похвастался он, – я их в лесу заныкал, возле дороги. Вот, к тому-то схрону и топал, а тут ты…

Ага! Вон, видишь дерево у дороги?

– Где валун?

– Да-да!

Лот подъехал, куда сказано, и притормозил. Нескладный Грабарь вышел, словно по частям, повернулся, заулыбался и вскинул кулак, копируя Че Гевару – такого же нескладного интеллигента, не приспособленного к партизанской войне.

– Patria o muerte, – пробормотал Яков. – Venceremos…[11]

В Париж Лот попал через автоярус «Монтрёй» – орда машин словно провалилась в подземный узел, прокрутилась по развязкам, гоняя эхо, и разлетелась веером по туннелям.

Яков вынырнул в квартале Бельвиль, в районе улицы Шарон, и мигом сбросил скорость – в городе особо не погоняешь. Он вообще больше любил Париж подземный, чем тот, что на виду. Отчего так? Лот криво усмехнулся, поглядывая в окно.

Вдоль улицы, по обеим ее сторонам, тянулись вывески на арабском, турецком и китайском. У мелких лавчонок крутились мордовороты в чалмах, приплясывали чернокожие в просторнейших рубахах, пугливо скользили женщины в хиджабах.

Стайки жуликоватых пацанов носились в толпе, как рыбы-пираньи окружая редких туристов, желающих запечатлеть Париж. Коренные парижане тоже попадались – жеманные мужчинки с подкрашенными глазами…

Яков вздохнул.

Впереди образовался затор из двух фургончиков-автоматов, которые не могли разъехаться, и Лот приспустил боковое окно.

В кабину сразу же ворвался галдеж, обычный для Багдада, Стамбула или какой-нибудь Момбасы. Потянуло запахом кебаба, сладковатым ароматцем марихуаны, завоняло потом и гнильем.

Мальчишки сразу кинулись к владельцу роскошного джипа, но Яков живо отогнал их на приличном арабском, и сказал пару ласковых обкуренному негру со спутанными, век не мытыми дредлоками на голове.

Тот загораживал дорогу фургону «Тата-сайбер», растягивая губищи в тупой ухмылке, махал руками перед визирами автомата, приседал, изображая царя природы, а бедный кибер тыкался только, пытаясь объехать человекообразное препятствие, мигал подфарниками, и монотонным голосом повторял: «Пожалуйста, дайте проехать… Пожалуйста, дайте проехать…»