Я для острастки приподняла верхнюю губу, демонстрируя зубы.

– Брось, Пуриэль! – беззлобно отмахнулся Матариэль. – Отчего бы не поболтать о том о сем с милой девушкой?

Второй гневно воззрился на собрата, казалось, пытаясь испепелить того взглядом. Зря старается. Испепелять – моя прерогатива.

– Эта «милая девушка» – исчадие Тьмы, которое спустилось на землю, чтобы лгать, убивать и сбивать смертных с пути истинного.

– Ты преувеличиваешь, – беззаботно отозвался Матариэль и по-свойски мне подмигнул, от чего у меня задергался глаз.

– Отнюдь. С момента своего прихода на землю она уже убила одного человека, совратила другого и разрушила зарождавшуюся семью.

То есть он следил за каждым моим шагом. Прекрасно. Нет, я не зарычала, лишь скупо улыбнулась, но это было куда худшим признаком.

– Ну, покойный был убийцей и насильником, так что считай, что она освободила от него этот мир, – возразил Матариэль.

Прекрасно. Значит, этот тоже следил за каждым моим шагом.

– Одна из женщин, которых он еще только должен был взять силой, родила бы ребенка. Этот ребенок должен был принести в мир много добра, – гнул свою линию Пуриэль. – Нам нельзя вмешиваться в течение жизни смертных. Малость, которая кажется нам правильной, может навредить великому. Запрет принца наложен не зря, и ты прекрасно об этом осведомлен. Да и сейчас она совращает этих послушниц, вставших на верный путь и готовых посвятить себя Свету.

– Не переживай, – ответствовал Матариэль, нисколько не впечатленный проникновенной речью своего собрата. – Даже если одна из них решит покинуть стены монастыря, не беда. Вдруг у нее однажды родится ребенок, который принесет в мир много добра?

Ему, похоже, доставляло удовольствие доводить Пуриэля до белого каления. Должно быть, давний конфликт, хотя поведение все равно не слишком ангельское, впрочем…

– Предоставляю вам выяснять отношения самостоятельно, господа. Когда решите между собой, кто я на самом деле, исчадие ада или милая девушка, можете прислать мне записку.

Едва успев договорить, вернее, додумать эти слова, я выскочила за дверь вслед за послушницами – снаружи доносились очень громкие голоса.

Зрелище нам открылось весьма специфическое. Несколько монахинь буквально облепили Эйтана, который, надо отдать ему должное, упорно старался вырваться из захвата. Получалось, однако же, не очень: во‑первых, налицо было численное неравенство, а во‑вторых, он явно опасался навредить женщинам, да и вообще стремился вести себя прилично. Чего никак нельзя сказать о его «противницах», ряды каковых грозили пополниться в любой момент, поскольку во дворе собралось немало сестер, пожиравших моего спутника голодными глазами. Шум производила главным образом мать-настоятельница, пытавшаяся призвать своих подопечных к порядку.

Мне, в отличие от нее, сразу стала ясна подоплека происходящего. Похоже, приоткрывая свою сущность, дабы раскрепостить собеседниц, я малость просчиталась и раскрепостила весь монастырь разом. А в нем, как нетрудно догадаться, собралось немало изголодавшихся по мужской ласке женщин.

Тем не менее, стоит отметить, что Эйтаном заинтересовались не все. Вон пара монахинь с повышенным интересом пожирают взглядами друг друга. Еще одна молится, уткнувшись носом в требник и ничего кругом не замечая. Благочестивая Агна озирается с недоумением и испугом, но в ее глазах нет и намека на вожделение. Кто бы сомневался. Ну, и мать-настоятельница, надо отдать ей должное, буквально надрывается, пытаясь заставить всех вести себя прилично. Однако у святоши вряд ли получится. А вот у демона шансов побольше.