Но Люба не послала. Ореховые глаза влажно блеснули. Красивые губы заметно дрогнули. 

- Смерть ребенка...- пробормотала и только тогда отвернулась от него, уставившись в лобовое стекло. 

Сергей не помнил, когда в последний раз чувствовал себя настолько не знающим границ идиотом. И ведь хорошо воспитан...вроде...Чёрт...От Любиных тихих, но насквозь пропитанных болью слов по телу прокатилась холодная влажная волна, выступая вдоль позвоночника неприятной испариной. Шутить и спрашивать ещё о чем-то резко расхотелось. Повисла давящая на плечи тишина. 

- Давно?- кашлянув, хрипло уточнил Сергей. 

Ему как-то не верилось. Люба была такая светлая, улыбчивая. Соболеву, как и любому другому человеку, казалось, что с такими людьми никогда ничего плохо не происходит. 

- Полтора года назад,- глухо сообщила Любовь, не поворачиваясь. 

- Ясно,- не знал, что ещё сказать. Да, наверно, и не надо. 

Подождал несколько мгновений и щелкнул радиоприемник, чтобы заполнить вязкую гнетущую тишину. Полилась популярная музыка вперемешку с утренним шоу. Прошло еще несколько минут. Люба откашлялась и повернулась к нему. 

- Так понравились пирожки, да?- так деликатно, будто они после ссоры мирятся. Сергей улыбнулся. 

- Волшебные, Люб, правда,- похвалил от души,- Знаете, я даже сразу бабушкину деревню в Ростовской области вспомнил... 

- В Ростовской?- оживилась Вознесенская,- А где именно? Представляете, у меня мама оттуда... 

И  дальше они заговорили уже на нейтральные, приятные обоим темы, выясняя, какой же мир на самом деле тесный и маленький.
 

10. 10.

Уже на парковке больницы в Соболеве что-то неуловимо изменилось. Тёплый взгляд карих глаз подёрнулся дымкой отстраненности, в низком голосе начали проскакивать жёсткие нотки. 

- Выходите,- бросил, выключая зажигание. Вроде и не очень грубо, но словно команду дал. 

Начальник в Сергее медленно, но неотвратимо устанавливал рабочую дистанцию, вытесняя соседа, с которым Люба по удивительному стечению обстоятельств пересеклась в тиндере. Вознесенской было забавно и до дрожи волнительно за этим наблюдать. И почему-то немного обидно. Слишком отработанным выглядело в исполнении Соболева восстановление субординации. Неуловимая, но чёткая граница. Будто всем своим видом говорил: вот в этой обстановке мы с вами, Любовь Павловна, просто мужчина и женщина, а в этой будьте добры помнить, что я тут не просто какой-то хрен с горы, а ваш заведующий. Так-то Люба в отличие от некоторых и не забывала, нечего её как котенка носом в тапок тыкать...А так ловко у него выходило известно почему. Потому что не первый раз пытается за кем-то приударить на работе. Помни об этом, Вознесенская, помни! 

Люба вздохнула, цокая каблучками по щербатому асфальту и сверля насупленным взглядом широкую спину заведующего, идущего впереди. О своей внезапной откровенности она уже тоже жалела. Хотя больница- такой организм, что рано или поздно все всё друг про друга узнают. Да и при всём желании она не могла представить Сергея, треплющегося о её личной жизни где-нибудь в процедурной. Кстати, о личной жизни...Значит, жена ему изменила? Интересно...И так спокойно об этом говорит, неужели  не задело? Сама бы Вознесенская такое с трудом пережила... 

Задумавшись, Люба чуть не впечаталась носом в плечо Сергея, любезно придерживающего для неё стекляннную дверь. 

- Извините,- смущенно пробормотала, будто по её лицу можно было понять, о чём именно она только что размышляла. 

Соболев только сощурился и мягко улыбнулся, кивая, чтобы проходила.  Люба послушно юркнула вперёд. 

В лифте пришлось потесниться из-за заехавшей за ними каталки. Сергей и Вознесенская прижались к стенке. Люба замерла. Мужское плечо и рука как будто случайно вдавились ей в бок, обдавая жаром чужого тела, в носу защекотало от Соболевской туалетной воды. Им на шестой.