Семья существовала исключительно вне жилища, на людях. Тусовки, умные разговоры, бесчисленные друзья. На вылазках Глеб становился тем зайкой, каким познакомился с Мартой. Дома всё возвращалось на круги своя.

Первые их скандалы были посудными. Марта считала, что если оба работают, то и домашние дела нужно делить поровну. Уж по крайней мере, она не должна за ним мыть посуду. Конопатый вырос в другой парадигме: он всё бросает как есть, и оно как-то становится чистым, глаженым, убранным. Места для компромисса не было.

Марта переставала нравиться себе. По дому ходила хмурая, в старых растянутых футболках и выцветших юбках. Ревела в темноте, отвернувшись от мужа. Хотя всё равно ведь слышал! Не мог не слышать. Просто не хотел замечать.

Истерика затягивала в болото. И вот она уже тонула в слезах и сотрясалась всем телом, а спасительная кочка и протянутая рука понимания – в какой-то другой жизни. Да и не достойна она спасения! Достойные не плачут. Достойных любят и моют посуду сами.

Так бывало в детстве, когда не решалась задача. Тогда Марта залезала под стол и выла оттуда, а испуганная мама ходила вокруг и пыталась привести доводы рассудка. Что задача простенькая, что решим вместе, и всё она поймёт. Мама не понимала: в это время Марта чувствовала себя никудышным слабеньким бельчонком из любимой детской книжки. Который родился дефективным, а значит должен умереть.

Марта засыпала, а наутро с опухшими глазами мчала на работу.

– Александр Николаевич, подпишете заявление на отпуск? На Ольгу Петровну лабораторию оставляю. Сын в гости приглашает.

– А далеко собрались, Мая Владимировна? Время не отпускное, – начальник удивленно посмотрел на женщину.

– Во Вьетнам. Сын там уже второй год. Фрукты, солнце, жить недорого. И температуры стабильные – круглый год +30.

– Он что, работает с Вьетнамцами? – рука начальника уже подписывала заявление.

– Фрилансер. Работает через интернет, живёт где хочет. Вот подарок маме сделать решил – билеты туда-обратно.

– Хороший сын! Возвращайтесь, Мая Владимировна, ждем!

Мая вышла из кабинета. «Везет некоторым! Моему Егорке ещё расти и расти. Да и не факт, что дождешься от него», – пронеслось в светлой голове начальника, пока он шёл заваривать кофеёк.

Мая вернулась в лабораторию.

– Всё, подписал! Оля, приказ на тебя выйдет, зайдёшь распишешься. Отчёты я сдала. Реактивы заказала. Снабженцам названивай периодически, пускай шевелятся. Будешь передавать данные в департамент – смотри из нормативов не выходи.

Оля лихорадочно записывала указания в блокнот.

– Правду говорим только технологу и Николаичу, – как гвоздь в шпалу, вбила Мая. Оля скорчила недовольную гримасу.

– Мая Владимировна, брехать надоело! Так и думай – кому скажи это, кому то!

– Думать полезно, – прервала Мая. – Нам за это деньги платят. И вообще, не было тебя здесь десять лет назад. Когда просто спускали сверху распоряжения, что и кому писать. А у таких, как мы, был широчайший выбор: либо мухлюешь и работаешь, либо нет. Кому мы в нашем возрасте да с нашей узкой специализацией нужны? Сиди и молись, чтоб до пенсии не выгнали!

Оля побурчала и ушла возиться с колбочками. А Мая ещё долго вертела в голове. О бывшей всесильной фаворитке Генерального. О своих бунтах перед старой начальницей. О том, как паскудно на душе. Будь ты трижды офигенным спецом, на зарплату это не влияет.

Вечером позвонил Михаил.

– Привет, Владыка! – (так он сам любил себя называть). – Да, подписал. Из Москвы прямой до Хошимина. Думаю, как одеться – и в дорогу, и там. В Москве -10, там +30. И я тебя люблю. Честно. Блин, почему я должна тебя обманывать? Я тебя часто обманываю? Всё, давай, пока!