По моим размышлениям, будущее моё решалось положительно, хоть я и слышал от старших, что если не буду слушаться родителей и плохо при этом себя вести, то придёт однажды старик, посадит меня в котомку и унесёт с собой навсегда. Куда, неизвестно. У меня, после внешнего осмотра сумки, сразу возникли сомнения, как он меня туда посадит, поскольку котомка маленькая, а я всё-таки большой и никаким образом в неё не помещаюсь. Это первое, что меня здорово утешило, а второе – взгляд его серых глаз. Сердитый, но не слишком, не до такой степени, чтобы в сумку меня запихивать и куда-то таскать. Показалось, что это не его уровень.

А время шло, пауза затягивалась, я не знал, как мне дальше действовать. Сказать ему: «Здравствуйте», не поздно ли? Что он ответит? Скажет, ну, наконец-то сообразил? Откуда мне было знать, что он живой… И тут в голову пришла интересная идея: надо, в конце-то концов, потрогать его шикарную бороду, аккуратно, конечно, чтобы не дёрнуть, не обидеть, и сразу станет понятно, какой он на ощупь. Живой или нет. И пусть – что он скажет потом, то и скажет. Я бы в точности так и сделал, пересел к нему поближе, даже высвободил из-под одеяла руку, как тут все мои сомнения рассеялись. Он ожил, слегка пошевелился, его взгляд, явно потеплевший, обратился как бы внутрь себя, будто он понял, что сейчас мальчишка станет баловаться, и пора на этом с ним контакт окончить. Напоследок дедушка поднял выше пояса кисть правой руки и осенил меня нешироким крёстным знамением. Как он появился, я никогда не узнаю, а как он ушёл – знаю, потому, что провожал его взглядом до последней секунды его пребывания. Он быстро удалился, как бы уехал от меня в сторону окна, строго по прямой линии, при этом уменьшаясь и превращаясь в светящуюся точку, а в направлении его движения светила неизвестная мне по имени яркая звезда. Звезда, очень большая. Необыкновенная. Золотая звезда.

Мама, когда проснулась и застала меня стоящим около окна, опять расстроилась до слёз.

– Скажи, – спросила она, – что ты здесь делаешь?

– Дедушка ушёл. Туда, где звёздочка.

– Какой ещё дедушка… Какая звёздочка… Пошли спать.

– Дедушка был здесь. И ушёл.

Мама сидела рядом, пока я не уснул. А утром, когда баба Таня узнала о случившемся, собрала мои лекарства, те, что под руку попались, и выбросила.

– Всё, – сказала она, – хватит травить ребёнка.

Болезнь окончилась.

Младшеклассники в те небезопасные годы жили как у Христа за пазухой – безмерно радовались дружбе и простым детским играм. Представьте, полудохлым мячом играть в волейбол через рваную сетку до глубокой темноты! В наши просвещённые дни этого не может быть. А тогда было! Играли до изнеможения во всё, что угодно. Был мяч – в футбол. Была сетка – в волейбол. Ничего не было, никакого инвентаря, тогда в чугунную ж..у. С одинаковым вдохновением и восторгом. Ни кино вначале не было, ни телевидения – красота! Бездна времени.

А в промежутках между играми, собравшись в кучки, мы разговаривали. Кто постарше – как бы раздобыть деньжат на алкоголь и курево. И на ткачих, проживающих в перенаселённых общежитиях. А те, кто помладше, наподобие меня, более всего интересовались собственными национальностями. И не то, чтобы всех подряд пацанов интересовал этот вопрос, а просто дело обстояло так, что их родители только об этом и говорили. Не обязательно всё свободное время, но очень весомо, аргументировано и жёстко. Чтобы детишкам в голову западало. Это я сам слышал – при мне говорили, когда я в гости приходил к пацанам. Просто, глядя мне в глаза. Такое, например, говорили: вот тот дядя еврей, и определить это можно очень легко по некоторым признакам. А вот сын его, Боря, он тоже еврей. И это сразу должно быть ясно, кто они такие, потому и держаться от них следует подальше. Иначе будут от них неприятности: или подведут, или обманут. И так на меня пристально смотрели, будто бы я сам был еврей или в крайнем случае – колеблющийся.