– Тебе показалось, – быстро сказала я, стараясь придать голосу уверенность. – Здесь просто душно.

Ректор внимательно оглядел меня. Кетту, залез мне на руки и уткнулся в грудь. Лисенок продолжать дрожать, и я начала гладить вздыбленную шерсть.

– Кажется, он был поменьше, – нахмурился Эдвин.

– Ерунда. Тощий был, отъелся, – с невинным видом произнесла я.

А затем оттянула воротник сорочки и попыталась изобразить учащенное дыхание:

– Что-то и правда жарковато.

В следующий миг мне стало жарко уже по-настоящему. От взгляда, которым Эдвин скользнул по мелькнувшей в раскрытом вороте обнаженной коже. Но ректор тут же поднялся и как ни в чем ни бывало заявил:

– Давай откроем окно.

Он поднялся с кровати, и я едва сдержала вздох облегчения. Я наблюдала, как Эдвин поворачивает защелку и распахивает створку. Ночной воздух ворвался в комнату и вместе с ароматом цветов принес резкий запах, от которого у меня сжалось сердце. Гарь.

Эдвин выругался, а я мгновенно оказалась на ногах. Продолжая прижимать испуганного Кетту, я рванула к окну. Но едва не врезалась в широкую грудь супруга. Который, в отличие от меня, был полностью одет.

Я попыталась вытянуть шею и выглянуть из-за его плеча, но Эдвин рыкнул:

– Возвращайся в постель.

– Что там? – требовательно спросила я. – Пожар?

– Нет, – бросил он. – В постель, Лина! Кажется, у тебя голова болела.

Я развернулась и сделала несколько шагов назад. Ректор перестал загораживать окно и быстро пересек комнату. Он призвал элементаль и коснулся стены. С тихим шелестом панель ушла в сторону. Я хотела метнуться к окну, но замерла на полушаге. Из моего горла вырвался восхищенный вздох.

В тайнике лежал арбалет. Темное дерево, металл, искусная резьба и белые вставки. Я сразу поняла, что это кость. Оружие очаровывало, притягивало взгляд. Казалось, в нем живет сила, горит неукротимый огонь. Эдвин закинул арбалет за спину и потянулся за болтами. А я, наконец, спохватилась, и одним прыжком оказалась у окна.

Кетту сжался у меня на руках, будто хотел стать еще меньше. Я втянула носом резкий запах дыма. Кажется, горело далеко. Зарево виднелось в стороне от дороги.

Эдвин поймал меня за плечо и развернул к себе. Я закусила губы, и ректор раздраженно произнес:

– Хватит. Это не пожар. И до нас он не дойдет, потому что я украшу стрелами чью-то наглую шкуру. Вернись в постель. Всё будет хорошо.

С этими словами он ушел. А я развернулась к окну, продолжая поглаживать Кетту. Я тихо спросила:

– Это риспи, да? Они пришли за тобой?

Лисенок замер у меня на руках, а я продолжила:

– Нужно сделать так, чтобы никто не догадался… Если хоть кто-то из обитателей этого дома поймет, что ты нужен риспи, они выгонят тебя. А может, и меня. Нам нужен этот дом, Кетту. И придется делать вид, что мы обычные. Ты – самый простой лисенок, а я – самая обычная адептка-сирота.

Он лизнул меня в щеку, а я закрыла окно. Запах гари не даст мне уснуть. Да и про духоту я соврала. Ночи здесь еще были прохладными, а в доме старой постройки даже в жару сохранялась прохлада. Я погасила свет и снова легла. Кетту устроился рядом, продолжая время от времени вздрагивать. У меня была мысль дождаться Эдвина и насесть на него, но усталость взяла свое, и я снова уснула.

Завтрак прошел в похоронном молчании. Эдвин после ночной охоты спал в кабинете, и встретились мы только в столовой. Кажется, он уже успел поговорить с матерью. Госпожа Мадлен выглядела оскорбленной до глубины души. К своему облегчению я не услышала от нее ни намеков, ни вопросов про внучек, ни советов. И на разговор меня тоже не позвали. Эдвин поднялся из-за стола вслед за матерью и бросил мне: