5. Режим понимает своим рептильным мозгом (что в данном случае не ругательство, а нейрофизиологический термин – рептильный мозг отвечает у нас за действия в случае опасности), что 87 % одобряющих не являются субъектами политического процесса, а единственные, чье мнение имеет значение – это активное меньшинство. Этим объясняется «парадокс законотворца» – почему власть, располагающая, казалось бы, сплоченной всенародной поддержкой, никак не пользуется этой поддержкой, а принимает все новые и новые законы репрессивно-оборонительного содержания. Принятые законы имеют целью нащупать это активное меньшинство – наверное, у них есть второе гражданство? или они как-то связаны с общественными организациями? или они блоггеры? ходят на митинги? или хоть любят курить в ресторанах? Как их нащупать и придушить – не слишком, а слегка – а еще лучше убедить, что они ничтожные отщепенцы, и хорошо бы им уехать. Гибридный режим никогда своих граждан не удерживает – напротив, поощряет активное меньшинство к отъезду.

6. Гибридные режимы довольно устойчивы и живучи – они пользуются преимуществами почти рыночной экономики и частично свободной общественной среды, и потому не разваливаются заутро, как классические диктатуры. Это следует принимать во внимание как ожидающим ремейка развала СССР, так и ожидающим его внезапного возрождения. На шестнадцатом году правления удариться об пол и обернуться бравым фашистом так же затруднительно, как убиться об стену и возродиться лучезарным либералом. Из этого не следует, однако, что гибридный режим стабилен: он жаждет стабильности, и ради нее готов на любые потрясения. Корень этого кажущегося противоречия лежит в механизме принятия решений – кощеевой игле гибридного режима. Последовательно отрезая и забивая мусором все каналы обратной связи, режим вынужден действовать во многом наощупь. Для связи с реальностью у него остается телевизор, разговаривающий сам с собой, элиты, подобранные специально по принципу некомпетентности, и внутреннее чувство вождя, чье сердце должно биться в унисон с сердцем народным, но за долгие годы пребывания в изоляции склонно рассогласовываться и биться в каком-то своем ритме. Поэтому режим постоянно угадывает, какое его действие или бездействие будет приемлемо для внешней и внутренней аудитории – а когда ошибается (предполагая, например, что от шага Х произойдет «потеря лица», а от шага Y, наоборот не случится дурных последствий), то никаких рычагов исправления ошибки у него нет. Гибридный режим заднего хода не имеет – он устойчивый, но неманевренный.

7. Надо понимать, что само появление имитационных демократий – это не результат порчи демократий неимитационных, а плод прогресса нравов, который уже не позволяет применять насилие так широко и беспечно, как это было принято еще пятьдесят лет назад. Если «лицемерие – это дань, которую порок платит добродетели», то имитация – это налог, который диктатура платит демократии.

15.08.2014

Все сложно в гибридном режиме, но сложнее всего – процесс принятия решений. Со стороны кажется, что чем меньше демократии, тем меньше ограничений и согласований, тем быстрей стальная стрела верховной воли долетает до сердца исполнителя. В реальности все обстоит с точностью до наоборот: чем ниже влияние легальных политических институтов, тем сложнее механизм разработки и принятия любых решений и тем ниже процент их выполняемости.

Есть классическое изображение политической системы по Дэвиду Истону (американский политический теоретик). Система представляет собой черный ящик, в который с одной стороны входят разнообразные векторы общественных запросов. Внутри происходит процесс принятия решений и наружу выходит уже один вектор – политическое решение, чаще всего в виде правового акта. В противоположном направлении – от решения к запросу – идет вектор обратной связи, которая, в свою очередь, образует новый запрос.