Труднов сел напротив свай, высившихся из черной воды.

– Никто не приедет за мной, – неожиданно проскрипел Илья. – Это… это все бред. Я останусь тут. С этими вонючими псами на берегу.

Его напугали собственные слова, и по спине беглеца будто стальным гребнем прошел могильный озноб.

Конечно.

Чушь собачья. Тот псих, перестрелявший конвой и сам схлопотавший пулю в живот, просто бредил.

Кому нужен Илья? Какая, на хрен, лодка в этой глуши?! Кроме вшивых собак и чаек, тут никого нет!!

Здесь все давно умерло. И никто за ним не приедет.

Эта мысль повергла его в пучину бездонного отчаяния.

– Сколько сейчас времени? – прошептал он, вглядываясь в безбрежно-зыбкую поволоку моря. – Уже наверняка девять. Откуда тут лодка, е… вашу мать? Нет тут ничего. Нет. Нет, НЕТ, НЕТ!!!

Он провел пальцами по шершавым камням, холодным и безжизненным, как сама вечность, и оцепенело уставился на лениво плещущиеся волны.

«Этой ночью будет сильный туман», – вспомнил он слова Натальи.

– Откуда ты знаешь, баба Наташа? – спросил он полусонным голосом в вечернюю прохладу. Развернул обрывок полотенца, сунув в рот кусок лепешки. Он был колючим, сухим и жестким, больно царапал небо, но другой пищи не было, а есть, признаться, хотелось очень сильно.

Труднов рассеянно жевал, устало щурясь вперед – не моргнет ли в мглистой пелене огонек? Не раздастся ли шум мотора?

Илье начало казаться, что перстень в кармане брюк неожиданно начал теплеть, пока и вовсе не стал горячим, и он машинально двигал его, не вытаскивая наружу – вверх, вниз, влево, вправо, насколько позволял карман. Все равно чертово кольцо напоминало о себе, и Илья уже на полном серьезе начал подумывать о том, чтобы выбросить его в море, как в густой, как битум, темноте проклюнулся ярко-желтый огонек.

Илья вытер крошки с губ и, приподнявшись, пристально вглядывался в море, гадая, не померещилось ли ему.

Огонек приближался, и вскоре стал слышен ровный шум двигателя.

Он медленно выпрямился.

«Не обманули», – шевельнулась мысль, и сердце учащенно застучало. Еще никогда он не испытывал такого волнения.

Спустя минуту к берегу подплыл небольшой рыбацкий катер с закрытой кабиной.

Мужчина, управлявший катером, заглушил двигатель и, высунув голову через люк кабины, некоторое время молча разглядывал Илью.

– Ты кто?! – наконец прокричал он, и Труднов, чувствуя себя круглым идиотом, назвал себя. Хоть он и старался говорить громко, последствия ранения в горло давали о себе знать, из-за чего голос Ильи звучал как у простуженной вороны. Ему пришлось повторить свое имя с фамилией дважды, поскольку морской ветер, словно издеваясь, расшвыривал его слова в холодно-прозрачном воздухе, не давая им дойти до ушей водителя катера.

Беглого зэка так и подмывало кинуться в воду, влезть в этот новехонький суперкатер, который прибыл сюда словно из другой галактики, и чтобы тот мгновенно сорвался с места, унося его как можно дальше от этого уныло-тошнотворного одиночества. Но вместе с тем он осознавал, что и шагу не может сделать без разрешения. Сейчас у него прав столько же, сколько у той дохлой кошки на детской площадке, которую пожирали черви.

– Где Цапон? – вновь спросил водитель плавсредства. Голос его звучал холодно и настороженно, почти враждебно.

– Его убили, – сообщил Илья, догадавшись, кого тот имеет в виду. Конечно, тот самый парень, так внезапно выскочивший на дорогу и подорвавший автозак.

Он шагнул в море, ледяная волна тут же окатила ноги до самых колен. Вода была настолько пронизывающе-холодной, что у беглеца перехватило сердце, а яички сжались, превратившись в два свинцовых шарика.