Николаевка была почти потеряна. Бойцам был отдан приказ отступать на высоту к своим сразу же после того, как отстреляют последние патроны по колонне.

Матрос перезарядил пулемет и приготовился к еще одной обороне. Это было безумием, но еще большим безумием было бы ничего не предпринимать.

Колонна уже заходила на трассу. Шквальный огонь, словно проливной дождь, зазвенел об металл. Вражеские пулеметы стреляли по бойцам сопротивления, но пули пролетали выше над головами, издавая страшный свист.

Каждый удерживал свой курок из последних сил. Пули царапали броню и рикошетили, словно мяч от стены. Бессилие… Бессилие и обреченность охватывали защитников, которые видели, что враг уже повсюду. Бессилие и обреченность шептали им, что это конец. И лишь голос совести, голос прадедов, отстоявших свою землю, из глубины веков кричал им: «Нет, это не конец, это только начало…»

Колонна прошла, почти не тронутая снарядами, а бойцы отправились на высоту, чтобы попытаться дать отпор войскам киевского режима.

– Брат, можешь идти? – крикнул Матрос, увидев, что у Дизеля из ноги сочится кровь.

– Смогу, – ответил воин, не чувствующий ничего из-за болевого шока.

На высоте почти никого не было. Лишь трое сидели в окопах, и поникшие взгляды говорили о том, что на них не стоит рассчитывать в этом бою. Бойцы рассредоточились по периметру, пытаясь сохранять спокойствие, но почти каждого выдавал суетливый взгляд.

– Будем стоять до конца! – сказал Матрос.

– До конца, брат, – согласился Дизель.

Они не успели договорить: издалека послышались пулеметные очереди, пробивавшие насквозь «броню» из мешков с песком.

Матрос занял позицию и начал вести хаотичный огонь в ответ, наблюдая за техникой в зоне досягаемости. Дизель отошел левее и отстреливался из подствольного гранатомета, нанося врагу едва видимый урон.

Бойцы, которые ранее были на высоте, спрятались на дне окопа и молили Бога о спасении. С каждой автоматной очередью они все больше вжимались в землю, пока один из них со слезами на глазах не выкрикнул:

– Хватит! Не надо стрелять. Иначе они увидят, откуда огонь, и придут прямо сюда.

– Не стреляй! – попросил другой.

Матрос увидел в глазах этого человека беспросветный страх. Страх смерти. Страх быть убитым. Ему было больно смотреть на такую слабость, но в его взгляде не было осуждения. Не каждый был готов к этой войне. И тем более не каждый был готов умереть.

Боец вернулся к своей работе, безжалостно посылая пули врагу. Сломавшиеся бойцы, бросая оружие, покидали позиции. Матрос отстрелял очередной магазин и посмотрел по сторонам. На высоте остался только раненый Дизель.

– В порядке?

– Живой, – ответил Дизель.

«Что теперь делать?» – подумал Матрос.

Вдвоем держать высоту было подобно самоубийству. Пули не долетали до врага, а если и достигали цели, то не поражали ее. Враг наступал, оставляя за собой лишь пепел вчерашней мирной жизни.

К счастью для бойцов, на высоту прибежал Мачете:

– Все! Отходим! – крикнул он. – Позади вас кто-то еще есть?

– Не знаю, – сказал Дизель, – может быть.

– Понял. Тогда ждите остальных. Будете прикрывать отход. Сюда стягивается вся их техника. Мы не выстоим.

Матрос опустил глаза, на секунду подумав, что его затея с войной была ошибкой, но в ту же самую секунду больно прикусил себе губу за такую мысль.

– Если никого не будет – тоже отходите. К супермаркету.

– Да мы не местные. К какому супермаркету? – спросил Дизель.

– Он там один. Разберетесь, – сказал Мачете и уже собрался уходить. А потом добавил:

– Удачи, мужики!

Матрос очень злился. Он злился на превосходство противника, на расхлябанность командования, злился на себя, потому что мало что мог сделать в данной ситуации. Но…