– Спасибо, товарищ капитан, – произнес я, падая на табуретку. Левая нога немного «подклинивала», но я потихоньку приспосабливался.

– Не за что, Мамонт! – ответил Заварзин, наливая мне кипяток в граненый стакан. – Это я тебе, и таким же ребятам и мужикам, кто за нас на фронте жизней не жалел, спасибо сказать должен!

– Так и у вас служба не мед, Трофим Павлович, – возразил я ему. – Эта мразь бандитская подчас куда опаснее немца будет! И ваших парней сколько на службе гибнет? Нет, товарищ капитан, одно мы с вами дело делаем – Родину от всякой нечисти, да погани защищаем! А внешний это враг, или внутренний – нету никакой разницы!

– Согласен, младшой! – согласился Заварзин. – Ты, давай, чай-то пей! И с сахаром, с сахаром наяривай! Тебе такому здоровому в кондицию нужно приходить! Ешь, не стесняйся! – И он подвинул ко мне вазочку с колотым желтым кристаллическим сахаром и небольшой горбушкой хлеба, лежащей сверху. – И никаких возражений не принимается!

Ну, что ж, пришлось мне расправиться с этой горбушкой, как бы не ныла моя душа, что я бессовестно обжираю такого замечательного человека. Конечно, насытить мой организм таким количеством пищи было проблематично, но хотя бы острые голодные позывы удалось заглушить.

Да и душистый чаек с сахарком вприкуску пришелся как нельзя кстати.

– Чай у меня отменный! – похвалился Заварзин. – Не то, что морковный, или там травяной какой из иван-чая. Самый настоящий – мне друзья из Узбекистана недавно прислали. Так что наслаждайся, боец! И восстанавливайся поскорее! А то, может быть, понадобится твоя сила для новых подвигов. И не только физическая, – намекнул он мне про Магический Дар. – Нам бы хоть одного Силовика в отдел… – мечтательно произнес он.

– Трофим Павлович, если восстановлюсь хоть немного – обязательно к вам приду, – заверил я его. – А сейчас на кой вам в милиции инвалид, да еще и без памяти? Я ведь и как Силой пользоваться, совсем не помню. Натворить всякого по незнанию могу…

– Вот то-то и оно, – печально вздохнул Заварзин. – Парень-то ты хороший, боевой. Таких нам во как, – он чиркнул себя большим пальцем по горлу, – не хватает! Ты сахар-то грызи! Он тоже узбекский, из Коканда. Самый натуральный нават[18]!

– Так, а сами чего же не грызете, Трофим Павлович? – зная (только откуда?), насколько ценным является в голодные годы подобный продукт, спросил я капитана.

– Э-э-э, – протянул Заварзин, – старый я уже для таких сладостей. – Да и зубов особо не осталось! Ты не стесняйся – наяривай!

– Родным, детям отдайте, в конце концов! – Продолжал я сопротивляться, хотя сладенького мой истощенный организм требовал с неимоверной силой.

– Отставить пререкания со старшими по званию, товарищ младший лейтенант! – шуточно скомандовал Трофим Павлович. – Тебе сейчас нужнее – а то, прямо натуральный шкилет, ни дать, ни взять!

После завтрака я, как мог, сердечно поблагодарил Трофима Павловича и покинул его жилище. Чувствовал я себя вполне сносно: голова не болела, руки-ноги мал-мала работали. И стеснять, а тем более объедать гостеприимного капитана я был больше не намерен. Хоть, он и уговаривал меня остаться и погостить еще хотя бы несколько дней.

Я решил отправиться домой, чтобы к возвращению Аленки со смены, навести в нашей совместной комнате хоть какое-то подобие порядка. Уточнив у Заварзина свой домашний адрес, который я, как и многое другое, абсолютно не помнил, я душевно распрощался с Трофимом Павловичем и вышел во двор.

Несмотря на начало февраля, погода на улице стояла весьма теплая. По ощущению – не ниже пяти мороза. А на солнце, так и вовсе, наверное, поднималось выше нуля по Цельсию. Настоящая оттепель, даже весной так ощутимо повеяло. Я с наслаждением вдохнул прохладный воздух, слегка отдающий дымом растопленных печей и чадящих труб чугунолитейного завода «Станколит».