Ну что ж, хоромы вполне себе в духе сталинского ампира: просторные четыре комнаты с вычурной лепниной под потолком – большая столовая, кабинет и две спальни. И огромная кухня, так что есть, где развернуться. Вся мебель солидная, тяжелая, из темного дерева. В общем, на века делалась. Больше всего меня умилил расположенный возле стены в гостиной массивный кожаный диван с высокой спинкой, выполненной в стиле «каретной стяжки». Круглые подлокотники, а над самой головой – полочка со встроенными в нее часами. Вот один в один, как у родителей моей благоверной…

Я украдкой смахнул слезу, чтобы командир не заметил. А то опять заведет свою шарманку о сентиментальном старичье. А не такой уж я и сентиментальный! Я шмыгнул носом, прогоняя слезливое настроение. А вдруг… Если предположения Владимира Никитича подтвердятся… И я действительно молодею… Может, к сорок шестому году я успею прийти в какую-никакую норму? Если, конечно, раньше не отдам концы – война ж, как-никак! И удастся ли мне выжить… Так, все! Хватит об этом! Делай что должно и будь что будет! А там поглядим-посмотрим.

Даже вернувшись в квартиру, оснаб отчего-то не находил себе места. Ну не шел у него из головы разговор с историком Шильдкнехтом. Вот не шел, и все тут! Не складывалась у командира мозаика!

– Хоттабыч, ну ты сам посуди, – командир «мерил» гостиную, нервно мечась из угла в угол, – как можно было пропустить такой редкий Дар? Это же настоящее головотяпство! Или вредительство! Что много хуже… Надо взглянуть на личное дело этого Вильяма Карловича, и выяснить, какой, сука, недоделок курировал этого немца. И кто характеристику писал, рекомендации давал…

– А ведь он реально должен был десять кругов ада пройти…

– Их девять, – ненавязчиво поправил меня оснаб. – Если мы о кругах Данте?

– Ах да, извини, запамятовал, – отмахнулся я от командира. – Не суть, на каком из девяти или десяти кругов нам с тобою черти будут пятки прижигать…

– Но то, что проверять нашего старичка должны были со всей тщательностью, продолжил оснаб, – бесспорно! Это же Силовое отделение военного училища, а не пансионат благородных девиц!

Командир подошел к телефону и принялся куда-то названивать. Я же тем временем продолжал постепенно осматриваться. То, что в квартире кто-то постоянно наводил приборяк, сомнению не подвергалось – слишком все вокруг чисто и опрятно. И навряд ли это делает сам Петров: чтобы навести идеальный блеск в таких вот апартаментах, нужно неслабо так заморочиться и потратить кучу времени, которого у оснаба нет. На кухне я обнаружил стоявшую на плите кастрюльку с еще теплыми макаронами по-флотски и нарезанный свежий хлеб, накрытый полотенцем, с вышитыми петухами. Похоже, что за всем следит приходящая домработница, иначе когда бы командир еще и пожрать успел приготовить – мы с ним все это время вместе были. Ну разве что, когда он мне за одеждой гонял.

– Ты это, Хоттабыч, – Петров, поговорив по телефону, появился на кухне, – если отобедать хочешь – не стесняйся…

– Да как-то не голоден, – мотнул я головой, – профессор в больничке от пуза накормил. А вечером у Карловича на званом ужине оторвемся – вот и будет у нас «праздник живота»!

– Не выходит у меня этот твой Карлович из головы, – признался оснаб. – Такое вот поганенькое ощущение, что-то нечисто здесь…

– Все может быть. – Я покивал головой: чему-чему, а профессиональному нюху командира я безраздельно доверял. Он иногда в самых обыденных вещах такое подмечал, что я просто диву давался. И, как ни странно, в большинстве случаев оказывался прав. Осечки тоже, конечно, случались, но их было мало.