Но единственное благословение она получила от бога лжи, и проклятый язык погубил ее. Какой она была наивной дурочкой, решив, что сумела обмануть Эрлкинга и это сойдет ей с рук. Конечно, он раскусил ее и понял, что простая деревенская девица не могла обладать таким даром. Умей она превращать солому в золото, вряд ли ее отец до сих пор гнул бы спину на мельнице. В школе не протекала бы старая кровля, а разрушенный фонтан на площади Мерхенфельда давно починили бы. Если бы она могла превращать солому в золото, весь их городок жил бы в довольстве и благополучии.

Но такого дара у нее нет. И король это понял.

Рука сама взлетела к горлу, когда Серильда подумала о том, как он это сделает – мечом? Топором? И вдруг пальцы нащупали тонкую цепочку на шее. Вытащив ее из-под воротника, Серильда открыла медальон и повернула к свету, чтобы увидеть портрет. Девочка смотрела на нее смеющимися глазами, будто ей не терпелось поделиться своим секретом.

– Попытка не пытка, верно? – шепнула Серильда.

Король дал времени до рассвета. Уже за полночь. Здесь, в недрах замка, единственный способ следить за временем – горящая в углу свеча. Воск тает равномерно. Слишком медленно. Слишком быстро. Неважно. Она не в том положении, чтобы сидеть сложа руки и упиваясь жалостью к себе.

– Если Хульда может это делать, то почему я не могу? – упрямо сказала она, схватив пригоршню соломы. К прялке она приблизилась опасливо, словно к спящей виверне. Расстегнув дорожный плащ, аккуратно свернула его и положила в угол. Ногой подтащила к себе единственный стул и села.

Пучки соломы были жесткими, неподатливыми, концы стеблей царапали руки. Серильда смотрела на них, пытаясь представить себе пучки шерсти – вроде тех, которые бессчетное количество раз продавала ей Матушка Вебер.

Солома совсем не была похожа на мягкую пушистую шерсть, к которой она привыкла, но Серильда вздохнула и вставила в рогульку пустую катушку. Она долго смотрела на горсть соломы. Обычно она начинала с нити основы, чтобы шерсть легче наматывалась на катушку, но ниток у нее не было. Пожав плечами, она привязала соломину. Первая сломалась, но вторую удалось закрепить. Что теперь? Вряд ли получится скрутить их концы вместе, чтобы получилась одна длинная прядь.

Или получится?

Она попыталась еще раз и еще.

Вроде бы… держится.

– Уже неплохо, – пробормотала она, пропуская нить основы через крючки, потом через ушко. Все держалось на честном слове, того и гляди рассыплется, если слишком туго натянуть эти почти не скрепленные пряди.

Боясь выпустить их из рук, Серильда изловчилась и носом подтолкнула одну из спиц колеса, чтобы оно постепенно начало вращаться.

– Поехали, – и она уперлась ногой в педаль.

Соломинка вырвалась из ее пальцев.

Хлипкая нить рассыпалась.

Серильда замолчала. Зарычала, кляня себя.

Потом попробовала еще раз.

На этот раз запустила колесо раньше.

Не вышло.

Тогда она попыталась связать несколько соломин концами.

– Пожалуйста, превратись, – шептала она, качая педаль ногой. Колесо завертелось, Солома начала наматываться на катушку. – В золото. Превратись в золото. Пожалуйста.

Но сухая солома оставалась сухой соломой, сколько бы раз не проскальзывала в ушко, как бы не наматывалась на катушку. Вскоре соломенные нити закончились, а то, что вроде бы так удачно намоталось, осыпалось, стоило снять катушку с рогульки.

– Ох, нет, только не это…

Серильда взяла новую катушку и начала все сначала.

Тянем, протягиваем соломинку.

Нога упирается в педаль.

– Пожалуйста, – снова повторила она, протягивая еще одну прядь. И еще одну. – Пожалуйста.

Но ее голос сорвался, и хлынули слезы. Слезы, о которых она даже не подозревала, только и ждали, чтобы выплеснуться, и устремились наружу, все разом. Она наклонилась вперед, сжимая в кулаках бесполезную солому, и заплакала навзрыд. Лишь одно слово осталось у нее на языке, но никто не мог его слышать, кроме стен, запертой двери и всего этого жуткого замка, полного ужасных призраков, демонов и монстров.