– Поступать в универ до последнего, пока не поступлю, – уже едва слышно прошептала я, – Но вы и меня поймите тоже, мама так плакала, просила, боялась, что за этот год я загуляю или еще что, ну, и мне вдруг стало все равно…

– Милая моя, – Ангел посмотрел на меня сочувственно, – нам здесь до лампочки, кто там у вас плакал и по какому поводу. Нас факты интересуют, самая упрямая вещь в мире. А факты у нас что-то совсем неприглядны. Зачем вы – нет, вот серьезно! – зачем тогда замуж вышли? В смысле – наша NN? Да еще и венчалась, между прочим! Она, стало быть, венчалась, а вы в это время о чем думали?!

Я молчала. Я прекрасно помнила, о чем тогда думала в душной сусальной церкви, держа в потном кулачке свечу. О том, что любовь любовью, но вся эта бодяга ненадолго, что я, может быть, пару лет протяну, не больше, а там натура моя все равно перевесит, и тогда уж, ты прости меня, Господи, если ты есть…

– Вот то-то, – Ангел покачал головой и перевернул страницу, – да тут у вас на каждом шагу сплошные провалы! Девочка моя, ну нельзя же так! В тридцать лет так хотели татуировку сделать – почему не сделали?

– Ну-у-у… – озадачилась я. – Не помню уже.

– А я вам подскажу, – Ангел нехорошо усмехнулся. – Тогдашний ваш возлюбленный был против. Примитивные, говорил, племена, да и задница с годами обвиснет. Так?

– Вам виднее, – насупилась я, хотя что-то такое было когда-то, точно же было…

– Мне-то виднее, конечно… Задница-то ваша была, а не любовника?! Хорошо, едем дальше.

Вот тут написано – тридцать пять лет, домохозяйка, проще говоря – безработная, из увлечений – разве что кулинария. Милая такая картинка получается. Вышивания гладью только не хватает. Ну, вспоминайте, вспоминайте, чего на самом деле-то хотели?!

– Вспомнила. Стрелять хотела.

– В кого стрелять?! – изумился Ангел и покосился в книгу.

– В бегущую мишень. Ну, или в стационарную, без разницы, – плакать я, как выяснилось, теперь не могла, зато туманное мое тело утратило свою радужность и пошло густыми серыми волнами. – Стендовой стрельбой хотела заниматься. Петь еще хотела. Давно это было…

– Подтверждаю, – Ангел ткнул пальцем в талмуд. – Вы, дорогая моя, имели ко всему этому довольно приличные способности. Богом, между прочим, данные. От рождения! Куда дели все это? Где, я вас спрашиваю, дивиденды?!

– Я не знала, что должна… – прошелестела я в ответ.

– Врете, прекрасно знали, – Ангел снял очки, устало прищурился и потер переносицу. – Что ж вы все врете-то, вот напасть какая… Ладно, мадам, давайте заканчивать. Приступим к вашему распределению.

Он достал большой бланк, расправил его поверх моей биографии и начал что-то строчить.

– Как вы все не понимаете, – в голосе Ангела слышалось отчаяние, – нельзя, ну нельзя предавать себя на каждом шагу, эдак и умереть можно раньше смерти! А это, между прочим, и есть тот самый «грех», которого вы все так боитесь!.. Всё думаете – и так сойдет… Шутка ли – каждая третья душа не свою жизнь проживает! Ведь это страшная статистика! И у всех какие-то идиотские оправдания – то мама плакала, то папа сердился, то муж был против, то дождь в тот день пошел не вовремя, то – вообще смех! – денег не было. Хомо сапиенсы, называется, эректусы… Ну, все, готово, – Ангел раздраженно откинул перо, – попрошу встать для оглашения приговора. Передо мной встать, в смысле.

Я перелетела через стол и замерла прямо перед Ангелом, всем своим видом выражая вину и раскаяние. Черт его знает, может, сработает.

– Неидентифицированная Душа по обвинению в непрожитой жизни признается виновной, – Ангел посмотрел на меня с суровой жалостью. – Смягчающих обстоятельств, таких как: а) не ведала, что творила; б) была физически не в состоянии реализовать; или в) не верила в существование высшего разума – не выявлено. Назначается наказание в виде проживания одной и той же жизни до