а) Установить, какие слова следует применять для определения понятий, как-то: эквивалент, атом, молекула, атомный, основной (базисный), атомность, основность, двухобъемность или 4-объемный и т. д.

б) Какими символами обозначать атомы и какими эквиваленты элементов.

В этом вопросе необходимо согласование, чтобы сделать возможным согласованный способ написания атомных молекулярных формул, с одной стороны, и формул эквивалентных – с другой стороны.

в) Соглашение относительно способа написания рациональных формул. Это означает не обсуждение различных рациональных формул, а лишь то, какую расстановку букв следует применять для выражения одной и той же мысли.

г) Подготовка единообразной и рациональной номенклатуры».

Кекуле ясно понимал, что соглашения по указанным пунктам сразу не достичь, но можно подготовить предложения и определить перспективу дальнейшей совместной работы.

3 сентября 1860 года в Карлсруэ из разных стран собрались около 140 химиков, многие считались светилами этой науки. 26-летний Менделеев был включен в созданную на нем комиссию по уточнению понятий. «Результат неожиданно единодушный и важный, – сообщал он своему учителю А. А. Воскресенскому, – Приняв различие атома и частицы, химики всех стран мира приняли начало унитарной системы; теперь было бы большой непоследовательностью, признав начало, не признавать его следствий».

Конгресс произвел на Менделеева глубокое впечатление не только достигнутыми результатами, но и тем беспристрастием, той деликатностью, с которыми он был проведен. Ученый не раз вспоминал его в дальнейшем, отмечая, что без «унитарной системы» не могла бы появиться и «периодическая законность».

Незабываемый конгресс, выполненные в Гейдельберге научные работы, публикации в журналах, множество впечатлений от поездок по Европе – вот тот багаж, с которым Менделеев в феврале 1861 года возвращался в Россию. Он сделал попытку продлить командировку еще на год, но неудачно. «Чем дольше живешь здесь, тем больше свыкаешься и понимаешь выгоды такой жизни, – писал он петербургским знакомым из Баден-Бадена, куда заехал после конгресса. – Никогда не будет в России ни таких пособий для занятий, ни столько свободного времени, ни столько возможности переменять места, когда захочешь – лишь только есть охота и деньги. Одно плохо – здесь отвыкаешь от заработков денег, работаешь для своей охоты, а средств, даваемых казною, недостаточно».

Важно, что за границей Менделеев установил дружеские отношения со многими выдающимися химиками. Благодаря этим связям, переписке, а при случае – и личному общению, он легко ориентировался в новейших течениях науки.

Возвращаясь домой, Дмитрий Иванович ненадолго остановился в Берлине. Раздобыл там столь дефицитные в России каучуковые прокладки. Не упустил возможности побывать в старом и новом музеях. Его радовали встречи с любимыми итальянскими художниками («Сарто узнал сразу», – с удовлетворением записывал он в дневнике). Из современных живописцев он отметил Каулобаха, его реалистическую манеру письма. Интерес к живописи ученый сохранял до конца жизни.

Но, конечно, наука – превыше всего. И он опять с головой ушел в нее в Петербурге.

Чтение лекций в университете на кафедре органической химии, руководить которой он был назначен, Менделеев успешно сочетает с написанием курса по избранному предмету.

За высокой конторкой (в молодости он предпочитал писать стоя) Дмитрий Иванович, работая днем и ночью, как об этом вспоминал его ассистент Г. Густавсон, в два месяца написал первый и единственный в то время в России учебник «Органическая химия». По утверждению того же Густавсона, «Менделеев вообще являлся противником гигиенического распределения занятий и говорил, что только при односторонних, непрерывных и упорных усилиях, направленных к одной цели, хотя бы и отзывающихся болезненно на организме, возможно создать что-либо ценное, что-либо такое, чем сам останешься доволен».