«Опа, – мутновато подумал он. – Кажется, они здесь с серьезными намерениями».

Разумеется, скатился он не сразу. За месяцы, предшествующие их появлению, от сестер была уйма звонков, в ходе которых ему приходилось уклоняться от их навязчивой заботы, сглаживать обеспокоенность его все более странными сообщениями в блогах, обещать показаться на назначенные ими встречи с разными докторами и целителями. Но на те встречи он не являлся, от сестринских звонков стал увиливать; меж тем тяга к бухлу все крепчала, а отходняк становился все жестче. Впрочем, в то утро обрывков соображения ему хватило, чтоб сделать попытку если не дать отпор, то хотя бы уклониться.

– Никак группа захвата пожаловала? – глумливо спросил он. При этом кружка у него слегка встряхнулась, а зря: в ней холодно звякнули кубики льда, и тогда Дэйзи, стоявшая к Лео ближе всех, подалась к кружке и нюхнула.

– Уф. Джин, что ли? – спросила она. – Лео, это же отстой.

– С вами такое раньше уже случалось? – пытал доктор. – Такие вот взлеты, падения?

– За взлеты ручаться не могу, а падения действительно бывали, – вымолвил наконец Лео. Бывали, из раза в раз. Но чтобы так низко, даже и не помнится.

– Вам, я вижу, непросто удерживаться на работе, – высказал наблюдение доктор.

– Ничего, как-то проносит.

– Вы что, настолько богаты?

– Нет. Просто есть дополнительный доход.

Доктор внимательно изучал страницу.

– Ваша семья производит игрушки?

Ассоциация с «КрэйнКо» заставляла кое-кого думать, что Лео рос как тот баловень-сынок в сериале «Серебряные ложки» – катался на игрушечном поезде по папиному особняку. На деле же это означало, что он ежемесячно получает по тысяче восемьсот нетрудовых плюс прибавки от любящих сестер с более глубокими карманами. Доктор, как ни старался, не сумел сдержать злорадной улыбки: людям, чего тут скрывать, нравится видеть перед собой опущенных детишек богатеев.

– Не игрушки – игры, – поправил Лео. – Это акционерная компания.

– То есть работать вам нет необходимости.

Лео сжал подлокотники своего дурацкого кресла:

– Вы правы. Я ленив и избалован.

– Я не об этом, – заартачился доктор. – А вот если б вы меня действительно слышали, то нам бы имело смысл серьезно пообщаться.

– Смысла не вижу.

– Вот как? Значит, вы считаете, что ваша жизнь безмятежна и легка? – взялся грузить доктор. – И вы от природы ленивы?

«Живется мне и вправду ненапряжно, – подумал Лео. – До одури».

Но только на одном уровне. Видимо, это тот уровень, на котором легкость имеет наибольшую осмысленность, максимальную ценность. Но чтобы ленив? Нет, ленивым он бы себя не назвал. Истинные лентяи хотя бы извлекают из своей праздности ту выгоду, что им не приходится напрягаться. Но праздность – ощущение, которого он в своей жизни на дух не чувствовал: от рассвета до смыкания вежд постоянный гнет каких-то хлопот, тревог – больших и малых, внутренних и внешних. Так что нет, ленивцем он бы себя не назвал. Его проблема в неспособности прочертить линию от своего теперешнего состояния к будущей цели.

Для Лео единственно заметным фактом насчет будущности было то, что она никогда не оказывалась такой, какой виделась изначально. Ожидаемое и фактическое будущее так рознились между собой, что оставалось лишь дивиться, насколько Лео нынешний отличается от себя двух-, пяти- или восьмилетней давности – кардинально, неузнаваемо другой человек. Из этого напрашивался печальный вывод, что одну и ту же информацию ему приходилось усваивать раз за разом, повторно проводить одни и те же эксперименты, лишь закладывая в них другие переменные.

Пока ему так и не удавалось применить свой кладезь информационных нюансов на том или ином профессиональном или художественном поприще. Все пятнадцать минувших лет жизнь его состояла в том, чтобы элементарно держаться на плаву, в то время как синусоида в мозгу все наращивала свои амплитуды. Кстати сказать, еще с юного возраста он подспудно креп во мнении, что свойственная ему унылость – черта, по своей сути, женская, а мужчина должен сознавать ее в себе лишь в той степени, насколько ему удалось или удастся ее в себе преодолеть.