– Не ты, а твоё подсознание, – с обидой в голосе поправил несчастный Муз, чем только вызвал новый приступ хохота у своего автора.

– Прости, – сквозь приступы смеха, уже близкого к истерическому, выплёвывал слова Валера, – не могу… нет… ну ты даёшь! Я не той ориентации, чтобы фантазировать о полуголых немытых мужиках!

Как это бывает в подобных случаях, каждая следующая фраза лишь подливала масла в костёр, и приступ, едва начиная затухать, расходился с новой силой.

Между тем, Муз терпеливо ждал, стараясь не двигаться, дабы не создать ненароком «эффекта поднятого пальца», знакомого каждому с детства. Все помнят, как в определённой ситуации, достаточно показать палец уже уставшему хохотать приятелю, как он снова в изнеможении хватается за живот. Грек лишь с сочувствием поглядывал на раскрасневшегося хозяина и молчал.

Наконец Козорезов смог взять себя в руки и почти успокоился, хотя смешинки нет-нет, да и вылетали из его груди.

– Господи, меня чуть удар не хватил, – слегка отдышавшись, сообщил он.

– Это стало бы очень некстати, – согласился Муз.

– Нет, ну ты сам виноват, – вытирая шторой мокрое от пота лицо, пробормотал писатель, – такую чушь нёс. Если б твоя форма была плодом моего подсознания, то передо мной сейчас стояла бы сочная крутобёдрая блондинка с роскошной грудью! Пусть даже не самая сочная, пусть не блондинка, но уж точно не мужик.

– Начнём с того, что пол твоей музы не результат твоих сексуальных фантазий, – парировал гость, – твоё подсознание считает, что для работы тебе нужна не баба, а друг – советчик и соавтор. Ну и критик порой.

– И собутыльник, – усмехнулся Валера.

– Тут уж ты сам вполне справляешься.

Утвердительно кивнув, Козорезов снова принялся рассматривать своего новоиспечённого «друга» с учётом только что полученной от того информации.

– А друг и советник непременно должен быть грязным и оборванным? – поинтересовался он. – Неужто моё подсознание считает, что в соавторы мне годятся лишь бомжи и прочие обитатели городских свалок и привокзальных притонов? И почему тогда грек? От чего не какой-нибудь синюшный подвальный поросятка без имени?

– Совсем у тебя сегодня котелок не варит, – отринув последние попытки вести разговор хоть сколь-нибудь интеллигентно, посетовал Муз. – И как ты только в писатели выбился с твоими-то запоями?

– Дожил, – пробормотал Валера, – собственное подсознание мне мораль читает.

– Древняя Греция, само собой напрашивается в ассоциации при слове «муза», – не обращая внимания на бурчание автора, продолжал менторским тоном грек, – поэтому не «подвальный поросятка», не папа римский и не космический пришелец. Кстати, девяносто процентов тех, кто утверждает, что встречал инопланетян, видели материализованный плод своего подсознания. Оставшиеся десять просто врут, из желания получить свои «пятнадцать минут славы». Однако я отвлёкся.

Да уж, согласился про себя Валера, скатываться в пространные попутные рассуждения он мастер. А если он, как утверждает, представляет собой, в некотором роде, проекцию моей личности… Дальше развивать свою мысль он побоялся. Ведь тогда получалось, что он сейчас, можно сказать, смотрит на себя со стороны. Он передал абстракции свои качества. В том числе и многословие, и склонность к глубоким рассуждениям на отвлечённые темы.

– Теперь о внешней, скажем так, неопрятности, – продолжал тем временем разглагольствовать Муз. – Я не могу видеть, каким представляюсь тебе. Но из твоих слов уяснил, что зрелище это малопривлекательное.

– Уж поверь мне.

– Ты тоже не розами сейчас пахнешь.

– За себя говори, – огрызнулся Валера.