– Слушай, мужик, а ты, собственно, кто такой?

Тут на его глазах произошло чудесное преображение. Оборванец приосанился, выпятил грудь и даже, как показалось, увеличился в размерах. Хоть он и не стал чище и опрятнее, но, вне всякого сомнения, выглядел теперь фигурой значительной, требующей к себе должного уважения. Голубые глаза оживились чудесным внутренним светом. Он упёрся левой рукой себе в бок, а полусогнутую правую поднял ладонью к себе и резко выпрямив в театральном жесте громко провозгласил:

– Я Муза! – Но вдруг, словно сам, смутившись подобного пафоса, тихо добавил: – Вот так как-то.

Наверное, он ожидал, что Валерий рассмеётся, потому что весь напрягся и неотрывно смотрел в лицо писателю. Однако, никаких признаков веселья тот не проявил. Напротив, очень серьёзно разглядывал гостя целую минуту.

– Так это, – наконец заговорил он, – музы вроде как бабы, в смысле, женщины… Нет?

– Феминистические проделки, – фыркнул грек, скорчив гримасу презрения. – Тебе-то какая разница? Думаешь, с женщиной легче сработаешься? Ага, сейчас!

– Да нет, мне, собственно, всё равно, – зачем-то начал оправдываться Валера.

Но Музу уже понесло.

– С этими женщинами мы – мужики, а особенно вы, писатели, теряем всякую работоспособность в творческом плане! Тебе, к примеру, что-нибудь грандиозно-философское творить, а ты только о её глазках распрекрасных думаешь, или о чём пониже, прости меня Зевс. С ними только поэтам хорошо работается, да и то исключительно романтикам. Обовьётся она вокруг такого рифмача, ласкает его, тут он и выдаст про «мимолётное виденье» и «гений чистой красоты»! – Он на мгновение перевёл дух и продолжил: – А вот мужик с мужиком завсегда о чём-то серьёзном поговорить могут. Мировые проблемы порешать! Спорт обсудить! Про войну там, про подвиги, про баб тех же, но уже без всяких розовых соплей!

Козорезов понял, что сам по себе этот Муз не остановится, а время идёт, как тот сам же пять минут назад и заметил. Надо было как-то прекращать этот словестный поток, пока тот ещё не превратился в потоп.

– Давай я стану звать тебя Муз, – произнёс он громко, дабы перекрыть голос разошедшегося оратора.

И это подействовало. Грек резко обмяк и как-то даже сдулся. Перед Валерием снова стоял прежний оборванец.

– Почему Муз? – поинтересовался он.

– Почему Муз? – уже настойчивее повторил грек.

– Потому что «муза» – слово женского рода, – пожал плечами Валера, – неудобно как-то мужика так называть. Хотя, слова «судья» и «прокурор» имеют мужской род, а работают ими сплошь женщины, – добавил он поразмыслив.

– Вот же…, – тут пришелец ввернул что-то явно непристойное на греческом, – что не съедят, то, как водится, понадкусывают! И женский род их, так и мужской подмяли! Ладно, – разрешил он, – зови, как хочешь.

Оба не сговариваясь, одновременно почесали затылки. При этом Валера обнаружил, что и ему бы неплохо было помыть голову, да и вообще принять душ после вчерашнего безобразия. Сам с презрением взирал на растерзанный вид Муза, а ведь, признаться, выглядел сейчас немногим лучше него.

– Тут, кстати, какие-то гладиаторы с легионерами шастают, – ни с того ни с сего пожаловался он новому приятелю.

– Да, я знаю, – ничуть не удивившись, кивнул Муз, – встретил, когда к тебе пробирался. В Рим идут, как им кажется, – усмехнулся он.

– А почему через мою квартиру? Ближе что ли?

– Нет, случайно, – грек махнул рукой в сторону комнаты, словно отгоняя назойливую муху. – Ты их и не увидел бы, если б не твоё состояние, настрой, так сказать. Уж больно шибко ты сосредоточился на попытках вспомнить свой исчезнувший сюжет, вот их поймал ненароком. А вообще, теперь все дороги так забиты – не протолкнуться…