Ну, хоть маэстро болезного чуточку развеял.

А Люба опять танцевала одна. Ей было всё нипочём – танец она схватывала на лету. Вот с партнёром её непутёвым вечно – засада!

С Мечникова позвонили в среду вечером: «Я лестницу привёз – с чердачного окна её до конька должно хватить. Сам я только во второй половине дня смогу подъехать… Да – сестра дома будет с самого утра».

Ну, что же – четверг, так четверг: до танцев надо успеть!

Сырое утро лежало серым пористым снегом по краям дороги. На остановке у рынка, откуда до школы, где учился мой сын и преподавали жена с Любовью, было рукой подать, в полупустой автобус залез кудлатый забулдыга. Не явный ещё бомж, но вполне уже пропащий бродяга. Прозевала его вторжение на ходу спящая около шофёра кондукторша – зимний авитаминоз. Маргиналу повезло вдвойне: мигом он углядел знакомого и с ходу на того набросился:

– Ты куда?

– Да к Санычу, на дачу, – отвечал люмпен лет тридцати, – Подделать там кое-что надо. Поехали со мной – поможешь!

– А обедом покормишь? – заволновался бродяга.

– Так, оплачиваем проезд! – неприязненно вклинилась между ними подошедшая, наконец, кондукторша.

Кудлатый стащил с давно немытых волос грязную вязаную шапку с застрявшим в ней пуховым пером и суетно перекрестился:

– Господи, Христе!

– Так, выходим! Саша, останови, Саша!

– Заплати, а то меня сейчас высадят! – воззвал гонимый к знакомцу.

– Выходим, выходим!

– Заплати ты, ну! – изгибался уже с подножки бродяга.

– Давай, давай, – глядя в противоположное окно, едва заметно махнул рукой его знакомый.

Дальше поехали. Твоя, Гаврила, следующая. Не ровен час, и ты скоро так ездить будешь: дойдёшь, с танцами-то своими!..

А на заиндевелую черепичную крышу надо было карабкаться по лестнице, на честном слове установленной у чердачного окошечка. Привязать её было абсолютно не к чему, и в любой момент алюминиевая грозила соскользнуть с ненадёжного черепичного уступа.

Ну чего ты трусишься? «Здесь вам не равнина, здесь климат иной!» Вот, не пел бы ты таких песен – можно было бы спасовать: какой дурак туда сейчас полезет? Но: «Надеемся только на крепость рук… И молимся, чтобы страховка не подвела!»

Полез!..

Да ещё крыша такая островерхая! Чтоб снег не лежал.

Лестница, скрежетнув под небольшой тяжестью моего тела, приникла к черепице.

Мне б до конька только добраться: там-то я захваченную верёвочку к трубе подвяжу.

А упаду, если что, я прямо под забор – хорошо не на него.

Вообще-то, Гавриле не привыкать – летал он однажды с крыши: в том самом дачном городке, где стоял теперь мангал «Каталонский». Но там такая же островерхая крыша переходила сразу в покатый автомобильный навес – как трамплин, получалось. Хозяева, поневоле пронаблюдавшие полёт, так и поняли: «Во – молоток с мастерком прилетели!.. Вот, ведро с раствором – следом: сейчас и Лёха должен появиться!»

Но – то летом дело было. И сам на разогреве был!..

Затаив дыхание, добрался до конька. Долез до трубы. Но, конечно, нужный канал был самым дальним – теперь надо было ложиться на ветхую, разваливающуюся кирпичную кладку трубы и тянуться внутрь него. Пока что, не видя – на ощупь.

Интересно, труба на известковом растворе положена? Не буду я к ней вязаться – за этим занятием скорее сорвусь!

А чего, Гаврила, ты, собственно, струхнул? За обед, у кого придётся, работать жаждешь? Может, и не стоило до этого славного дня доживать? Тем более, студию-то софито-искрящуюся памятуя! В которой ты партнёрше – лишь обуза… Свалишься – разобьёшься. Отважно! Там, где Она когда-то жила. Для хороших людей – тягу выправляя. В тот самый день, когда дух не от высоты – от любви своей сумасшедшей захватывает – по-настоящему! И святых своих домашних перестанешь мучить…