– В чем дело?

– В зале сквозняки и крыша течет, а еда, которую нам каждый день приносят, вечно холодная. Пусть так. – Минъюй кругами ходила по комнате, громко топая на каждом шаге. – Но хуже всего эта кучка служанок…

– Ты говоришь о Хупо? – Инло продолжала расчесывать волосы. За месяц в глазах окружающих девушка из отмеченной судьбой счастливицы превратилась в черепаху, спрятавшуюся в свой панцирь: целыми днями она сидела в маленькой комнатке во дворце Яньси, не показываясь наружу, ничего не делала и никому не доставляла хлопот.

– Дело не только в ней! – Минъюй кипела от ярости. – Так ведут себя все, кто пришел из дворца Чанчунь. Как она смеет так с тобой обращаться?

Вэй Инло рассмеялась:

– Она так относится ко мне как раз потому, что мы обе вышли из дворца Чанчунь.

Прежние товарки стали для нее не поддержкой, а источником неприятностей.

И главной из них была Хупо: она не слушалась не только Минъюй, но и саму хозяйку, а в последнее время и вовсе распоясалась, втайне собираясь одержать верх над Вэй Инло.

– Хупо прежде служила во дворце Чанчунь, мы были равны, а теперь я стала старшей наложницей, ее же приставили ко мне в подчинение. Может ли ей такое понравиться? Я же… не могу ее наказать.

– Почему это?

– Потому что она состояла при моей прежней госпоже. Наказать ее – значит приобрести дурную славу той, кто не исполняет свой долг и не помнит добра, – тихо ответила Инло. Она заранее знала, что ей придется непросто: ее привели наверх неблагородные методы, и это должно было повлечь за собой немало страданий. Но довольно она уже помучалась – пора начать что-то менять.

Если делать вид, что проблем не существует, люди уверятся в твоей слабости.

– Идем, – резко поднялась девушка.

Минъюй остолбенела.

– Куда?

– Одними лишь милостями вдовствующей императрицы я, старшая наложница Вэй, еще не умерла от голода. Пожалуй, мне стоит поторопиться отплатить ей добром за добро.

Хунли пренебрегал Вэй Инло, а вот мать императора не забыла «счастливого предзнаменования» на празднике освобождения живых существ. Немного закусок, новые наряды – пусть для вдовствующей императрицы это были сиюминутные знаки внимания, но из-за этих подарков дворцовый люд опасался заходить с Вэй Инло слишком уж далеко: а ну как госпожа вспомнит о ней и призовет к себе?

О том же беспокоился и император.

Он и сам не мог сказать, чем плоха или хороша Вэй Инло, ему лишь смутно хотелось, чтобы на эту девушку никто, кроме него, не обращал внимания.

Ведь она стала так завораживающе выглядеть – кто-нибудь легко мог бы пасть жертвой ее чар.

Хунли замедлил шаг и взглянул на дворец Шоукан, располагавшийся неподалеку. Оттуда доносились звуки театральной постановки. До его слуха долетели слова из «Сна в красном тереме»:

– Я уже когда-то видел сестрицу.

Звучание было прекрасным, но незнакомым: этот голос не принадлежал ни одному из дворцовых актеров. Неужели позвали труппу из города? Хунли взмахом руки остановил евнуха, который собирался объявить о его прибытии, не желая мешать удовольствию матери. Он бесшумно вошел в ворота дворца, но вдруг остановился, глядя издалека на юношу на сцене.

Во дворце Шоукан установили временную сцену, перед которой сидела захваченная зрелищем мать-императрица. На сцене же спиной к Хунли стоял юноша и в одиночку исполнял сразу две роли. Вот он, представляя матушку Цзя, говорил:

– Не выдумывай! Где ты мог ее видеть?

И тут же снова превращался в Цзя Баоюя и произносил нежно и ласково:

– Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, мы знакомы давно и будто встретились после долгой разлуки[9].

Юноша непринужденно развернулся. Увязанные в пучок волосы венчал золотой колпачок, на брови была надвинута золотая повязка с изображением двух драконов, играющих жемчужиной, алый халат с узкими рукавами украшал узор из бабочек и цветов, вытканный золотыми нитями двух разных оттенков, – словно Баоюй собственной персоной сошел с книжных страниц, с хлопком раскрыл веер, на котором виднелось изображение прекрасной пары, и легко улыбнулся Хунли: