А у нас в палате опять страдала бабушка, похоронившая внучку. Что-то на нее периодически накатывало, и в палату собирался весь медицинский состав нашего отделения. А чуть позже и санитары, потому что женщину просто закручивало. А ведь физически она была очень здоровой, одни мышцы, не смотря на возраст. Потому что в прошлом была гребля на байдарках и каноэ. И вдруг раз, неведомая сила делала из человека что-то непонятное. И мы бежали за врачами. Потому что. А врачи бежали на помощь. Правда не всегда понимали, какая помощь нужна, и как поймать эту женщину. Поэтому буквально сразу звали санитаров. Только с их помощью они могли поставить ей уколы.

Бабушку отпускало очень медленно. Бабушка в данном контексте, это статус, не походила эта женщина на бабушку. Стоило только санитарам отпустить ее, как она подхватывалась и пыталась бежать. А еще она, не умолкая говорила. Обращалась конечно к внучке, как будто она живая. Смотреть на это со стороны было печально до слез. А деваться нам было некуда. Мы все смотрели на это и проживали боль потери. Вот интересная штука, человеческая психика, вроде все нормально, и вдруг раз, и сбой программы, и никто не знает, что с этим делать. Ведь уже не один укол поставили, и все равно не отпускает. А лекарства здесь применяют не слабые. И вот поди ж ты, не берет. Больно на это смотреть. Я пошла на балкон курить.

А тут оказывается не одна я. Еще тот, на кого я глаз положила. Хорошо, что мы шапочно знакомы, можно хоть как-то наладить диалог.

– У вас в палате тоже экстремальная ситуация?

– Я живу в одноместной, у меня в палате всегда все хорошо.

– Ты председатель крупной партийной ячейки?

– С чего ты взяла?

– Палата отдельная, магнитофон разрешают пользовать.

– Нет, все намного проще, моя мать заведующая наркологией, которая в соседнем здании.

– А что, так бывает?

– Как так?

– Мать врач нарколог, а сын алконавт? Или ты здесь с неврозом лежишь?

– Да, конечно, алкаш. Стресс с вытекающими последствиями. Уже пару лет вылезти из этого не могу. А работаю я там, где это не положено. Потому два раза в год ухожу на больничный, и свой отпуск провожу здесь.

– Ну ты вообще умный, как это у тебя получается?

– У меня же мать нарколог, я с детства все про это знаю. Поэтому пытаюсь регулировать.

– А что за стресс то был?

– Намотало меня на колесо Камаза. Подробности рассказывать не буду. Ногу еле собрали. Вроде восстановился.

– Так что толкает то к рюмке?

– На меня начинает ехать Камаз. Ночь едет, другую, третью. А потом я напиваюсь и все.

– Вообще контролировать не можешь?

– Как не могу? Раз я здесь, значит контролирую?

– Ничего не понятно. Контролируешь, это когда можешь отказаться.

– Контролирую, когда сообщаю матери, что началось. Мы решили, что пара дней запоя даже полезна. А потом я прихожу сюда.

– И что здесь?

– Если пьяный прихожу, то недельное лечение, а если так как сейчас, в отпуске, то курс три недели.

– А перспективы?

– А кто ж их знает эти перспективы?

– Ну невозможно же всю жизнь жить в психушке?

– Ну выбор то у меня не очень велик. Либо умереть под забором, либо приходить сюда. Периодически. Что лучше? Если бы мать была не в курсе наркологии, я бы уже, наверное, был близок к смерти.

– Страшно. И что, всю жизнь так делать придется?

– Не знаю. Может придумают какие-нибудь лекарства от стресса и от алкоголизма, тогда все вылечим. А пока так.

– Безысходность какая-то.

– А для меня наоборот выход. Вот сейчас выйду и месяцев семь без проблем. Никто и не догадывается, что я запойный алкаш.

– А жена, дети?

– Да нет у меня никого. Зачем делать женщину несчастной и зависимой от моих запоев? А дети? Как отразится моя болезнь на них? Генетику же никто не отменял.