– Есть деньги у тебя, человек? – спросил Борух.
– Последнее отдам, но товар возьму, – ответил нищий и достал из кармана большую горсть медяков.
– Получай свое и прощай, – сказал Борух, пересчитав деньги и сунув покупателю сундучок.
– Не торопись прощаться со мной, еврей. Свидимся еще, Бог даст. И запомни того, кто купил у тебя эту вещь. И люди вокруг запомнят, – сказал нищий и указал костылем на стоящих вокруг зевак. И исчез в толпе.
Борух вернулся с ярмарки домой. Отчитывается вырученными медяками перед рачительной своей супругой, а у самого перед глазами – нищий на костылях и с мешком за спиной, а в мешке – окованный железом деревянный сундучок.
***
Хасидская чета пустила корни на новом месте. Воздушные мечты сгустились в кристалл реальности. Цадик полюбил своего хасида Боруха, богатого торговца. Совсем недавно богач перебрался из маленького городка в губернский город, а уж успел стать для прочих хасидов примером праведности. И всегда доволен и весел. “То ли нрав у него такой, то ли удача ему в делах”, – думает раби.
Раз после сытного обеда закурил Борух трубку, уселся в глубокое мягкое кресло у окна и взял со стола стопу нераспечатанных конвертов – немало писем получает делец. Вскрыл верхний конверт и стал читать исписанный каракулями лист. И тут выражение добродушного довольства исчезло с лоснящегося лица.
Пишет Боруху тот самый нищий на костылях, что купил у него на ярмарке сундучок. Напоминает богачу о себе и о покупке. Жалуется на тяготы жизни и просит скромной денежной помощи, дабы скрасить сирое и безрадостное существование свое. Заподозрив неладное, смышленый хасид безропотно облагодетельствовал своего нового друга, незамедлительно отправив тому ответное письмо с наилучшими пожеланиями и требуемой суммой. И, оправдывая худшие подозрения Боруха, в последующих своих письмах бедняк был не менее вежлив, но и не менее настойчив, всякий раз увеличивая сумму против прежней, им полученной.
Цадик заметил перемену в настроении своего доселе жизнерадостного хасида.
– Отчего ты, дружок, мрачнеешь день ото дня? – спросил он Боруха.
– Дорогой раби, я стал жертвой дерзкого вымогательства, – трагически воскликнул хасид.
– Что это значит?
– Дело простое, раби. Пожалел я как-то увечного нищего, дал ему немного денег. А он шлет мне теперь письмо за письмом и требует всякий раз все больше, и не хватает у меня духу отказать бедняге, но доколе потакать вымогателю?
– Некрасивая история, Борух, – сказал цадик, сверля проницательным взглядом своего питомца, словно не доверяя вполне его рассказу.
– Что присоветуешь, раби?
– Чтобы совет пошел впрок, нам с тобой необходимо совершить, прежде всего, богоугодное дело и поженить двух сирот, – сказал цадик.
– О, с радостью помогу! – воскликнул хасид и вручил цадику щедрое пожертвование.
– А сейчас слушай меня внимательно, честнейший Борух. На сей раз откажи своему таинственному утеснителю, посмотрим, что из этого выйдет, а после с новостями явишься ко мне.
Борух поступил по слову раби, и гневное ответное послание не заставило себя долго ждать. Недогадливому еврею нищий разъяснял, что он и есть тот самый денщик, наказанный и изувеченный по воле полкового командира. Напомнил ему, как благородный генерал при общем стечении народа предложил вернуть украденные деньги и обещал вору пощаду, напомнил, как при многих свидетелях купил у него на ярмарке сундучок – доказательство его, хасида, вины – и заключил свое письмо угрозой, что если не получит требуемое, то явится к нему домой, и разорит воровское гнездо, и обратится к губернским властям, и выложит все начистоту, и пусть еврей пеняет на себя.