Сергей НОСОВ, писатель

В старину говаривали, что искусство принадлежит народу. Мы как-то пропускали мимо ушей. Делали свои частные дела, жили одинокой духовной жизнью и верили прошлым мудрецам. Тем, которых принадлежащие народу тоже якобы почитали. Поэтому у нас у всех был своеобразный консенсус, основанный на цинизме принадлежащих народу и детской (иногда старчески-детской) вере во что-то у не принадлежащих.

Что же это за вера? Да еще и наша? Снова – наша. Да. Потому что одному – скучно, тесно в мире. Он мал для одного, этот мир. А так, «с бесчисленным множеством глаз» он не имеет границ. Это какой-то из законов физики. Правда, я о нем еще не слышал.

Пошляк сказал бы, что наша вера – вера в высшую, будущую справедливость. Потом ты получишь наградные, спецпаек и спецдачу. А Александр Фадеев будет в это время толкать вагонетку.

Робкий человек определил бы смысл своей жизни как служение, как неонятный подвиг. Во имя чего? Во имя детей, подумав, сказал бы он. Но и это неправда. Наши дети – это наши отцы, они взрослее нас.

Надо сказать, наконец, ясно и недвусмысленно: сейчас – это всегда. Бог не умнеет от нашего опыта и не учит нас. Бог – абсолютное значение понятия «сейчас – это всегда». И ему безразлично, приближаемся мы к абсолюту или удаляемся от него. Он ждет нас. И это третий член равенства: сейчас-всегда-ожидание.

Все в мире существует сейчас. Все в мире было, есть и будет всегда. Все в мире орошено жизнью – ожиданием.

Иногда какая-то из частей равенства как бы выступает вперед и бросает тень на две другие. Это не так: остальные выступают так же.

Это «ожидание» играет в волшебную игру. Это «сейчас» смеется. Это «всегда» зачаровывает.

Конечно же, святая троица.

В двадцатом веке Россия напоминла развороченный улей. Пришла индустриализация и громадные массы народа начали менять места жительства. Связанные с этим революции и войны еще больше запутали ситуацию.

Только в шестидесятые годы все как будто бы стабилизировалось. Деревни опустели, города перестали разрастаться. Однако абсолютное большинство населения забыло ощущение родины. Советские люди на протяжении жизни по несколько раз меняли не только прописку в своем городе, но и часовые пояса. Вырастали дети, у них появлялись свои семьи и начинались головоломные составления цепочек обмена жилья.

К концу века произошло еще три тектонических сдвига сознания: сексуальная революция, национальные разломы и крушение утопического социального равенства. В такой ситуации единственно возможным было срочное размежевание республик и создание независимых государств.

Вопросы пола были в такой ситуации не столь животрепещущи и о них забыли. Только ужасались время от времени. Куда больше волновала тема богатых и бедных. И вот мы здесь, уже в пределах досягаемости чеченского бомбового террора.

О том, что плохо в русском характере, сказано уже достаточно. Пора понять, что в нем хорошо. Иначе создание великой страны с блестящей культурой и беспрецедентными военными технологиями объяснить нет никакой возможности.

Сила нашего народа в том, что он в критические моменты истории из слепой и безвольной массы мгновенно превращается в стальную машину, безупречно организованную и превосходно управляемую. С этим столкнулся Гитлер. И расшибся вдребезги.

Сегодня ситуация иная, но она так же беспощадна к нам. Сложность ее еще и в том, что бомбовый террор не имеет привычных признаков войны и в этих условиях надо бороться не за победу. Надо бороться за единство народа и государства, которое возможно только в случае экономического подъема.