Маня вспыхивает:

– Какая же вы, Наталья Петровна… добрая и умная… Я давно это хотела вам сказать.

– Тише, девочки! Вы совсем с ума посходили, – молит Утка.

– Отчего же, Ленушка, приятно услышать правду в лицо. Я и сама такая. Правдолюбка! Значит, по мнению Голубцовой, я идиотка и сволочь. Мои догадки подтвердились!

Блинова заливается устрашающим румянцем.

Маня разворачивается и стремительно направляется в ненавистную бухгалтерию. Елена Стефановна, кажется, принимается рыдать. Но Мане не до старушечьих стенаний.

Влетев в отдел, она подбегает к кабинету Полкана, распахивает дверь и громко заявляет:

– Павел Иванович! Мой отчет по последним отгрузкам готов. Я бы хотела, чтобы вы проверили, все ли в нем в порядке.

Супин, сидящий на стуле сгорбившись и обхватив колени руками, выпрямляется и смотрит на Голубцову изумленно и… ободряюще. Кажется, в его глазах даже начинают плясать чертики.

– Да, Мария. Хорошо. Спасибо, – выговаривает он, чеканя слова.

Троица «серых» с недоумением смотрит на бесстрашную Голубцову. Впрочем, недоумение быстро сменяется подозрительностью.

«А и плевать! Я ничего плохого нарочно не делала. И не намерена никого бояться! И Полкан не может ничего воровать. Нет и нет!» – думает Маня, разворачиваясь на каблуках и с достоинством шествуя к своему столу.

В кабинет бесшумно входят бабульки и шмыгают к своим столам. Вновь повисает роковая тишина.

И вдруг на колени Мани падает записка. Это Рита, проходя к обеденному столику за своей чашкой, роняет сложенный листок из блокнота.

На нем округлым почерком Кашиной выведено: «Не лезь не в свое дело и прекрати строить из себя декабристку».

Маня с гневным недоумением смотрит на Риту, лицо которой непроницаемо. Впрочем, поговорить с подругой не представляется никакой возможности. Из каземата Полкана выходит один из «серых» и замирает, уставившись на местную красотку. Рита одаривает его дежурной улыбкой и, к негодованию Мани, изрекает:

– Чаю, быть может? У нас отличный цейлонский чай. Прямые поставки с плантаций, а не магазинный мусор.

«Серый», будто кобра, гипнотизируемая заклинателем-Ритусей, расплывается в преданной улыбке:

– Из ваших рук – все что угодно! Спасибо.

С небес на землю его опускает начальственный окрик:

– Не до чаев, Роман Анатольевич! Выносите все, что надо, и опечатывайте кабинет.

Он обводит подчиненных Супина испытующим взором.

– А всех сотрудниц я попрошу немедленно отправить документы, находящиеся в работе, на почту главбуха. Они также будут изучены. Ваш отчет, госпожа, э-э… – Серый диктатор смотрит злобно на Маню, щелкая пальцами.

– Голубцова! – Маня старается сохранять достоинство, выпрямляет спину. Но голос ее сипит, губы подрагивают.

– Да, госпожа Голубцова, ваш отчет мы изучим особенно внимательно.

Диктатор кивает заколдованному Ритусей коллеге, и они скрываются в кабинете. Но дверь остается приоткрытой и до ушей бухгалтерш доносятся слова:

– Вы знаете, какая ответственность положена за нарушение подписки о невыезде, господин Супин?

Видимо, он получает положительный ответ, так как удовлетворенно басит:

– Ну вот и отлично. Можете быть свободны. Пока, хм…

Павел Иванович выходит из своего кабинета… или бывшего своего кабинета. Никто из женщин не осмеливается на него взглянуть. Даже Блинова обращается к Полкану, очень тихо, почти шепотом и делая вид, что ищет что-то очень важное и где-то под столом.

– А что же с нами-то теперь? Как нам…

– Спокойно работайте. Кто-то заменит меня на время следствия. Свято место пусто не бывает.

Полкан кивает в пространство и выходит из бухгалтерии.

После значительной паузы, во время которой из кабинета доносится противный скрежет, комнатку оглашает мученический вздох Утинской. Она, конечно, промокает слезы крахмальным платочком.