Историей ленинградских пожарных я начал заниматься по счастливому стечению обстоятельств. Уволившись с флота, отец пошел работать в управление пожарной охраны по Ленинграду. Его руководителем оказался Борис Иванович Кончаев – в годы войны первый заместитель начальника Управления пожарной охраны Ленинграда. Когда случилось «ленинградское дело», и были репрессированы многие партийные и хозяйственные руководители города, Борис Иванович большую часть архивов управления пожарной охраны спрятал. Я, конечно, ничего об этом тогда не знал, хотя о самом Борисе Ивановиче от отца слышал. И вдруг он мне говорит: «Борис Иванович хочет с тобой встретиться». Встретились, поговорили, и он мне все эти архивы отдал – мы их систематизировали и потом передали в партийный архив. Это же потрясающие документы! Я практически за полгода написал кандидатскую диссертацию и монографию.

Книгу я посвятил маме – она подростком скидывала с крыш немецкие зажигательные снаряды. В 14 лет была награждена медалью «За оборону Ленинграда». Вообще-то матушка никогда не любила и не любит вспоминать блокаду – это для нее слишком больно. Когда накануне 75-летия со дня снятия блокады заговорили о параде на Дворцовой, она сказала мне с горечью: «Какой парад – людей надо помянуть в такой день».

С середины восьмидесятых я много времени проводил в архивах. Доступ получил, когда начал преподавать историю КПСС. Часами просиживал и в Ленинградским партийном архиве, и в Центральном государственном архиве. Многое из того, что я узнавал, было для меня открытием. Я раньше и представить себе не мог масштаб сталинских репрессий, всю абсурдность обвинений в адрес старых большевиков, реальные потери в войне… Теперь я все это изучил по первоисточникам, так что публикации в перестроечном «Огоньке» для меня уже не были откровением – я к тому времени знал о нашей трагической истории куда больше, чем писалось в прессе.

Самым большим потрясением для меня было то, что я узнал о ленинградской блокаде. Первый раз эти документы мне показал мой научный руководитель Дмитрий Ганкевич. Оказывалось, можно было вывезти людей, спасти тысячи жизней, избежать тяжелых потерь… Просто в голове не укладывалось, что одни ленинградцы умирали от голода, а многие начальники в то же самое время жили совсем по-другому. Но так было. Когда эти факты попали в «Блокадную книгу» Даниила Гранина и Алеся Адамовича, начались разговоры: зачем вспоминать этот ужас… Надо вспоминать. Потому что делать вид, что этого не было, – значит предавать память блокадников, тех, кто погиб, и тех, кто выжил. Тех, кто до последнего верил в то, что город врагу не отдадут.

Что поделаешь – в нашей давней и недавней истории много фактов, о которых тяжело вспоминать. Но прятаться от них нельзя. Как минимум потому, что из прошлого надо извлекать уроки. И сегодня меня очень тревожат призывы «не ворошить прошлое». Больше того, серьезным историкам все чаще предъявляют публичные обвинения в непатриотичности и даже фальсификациях. И посмотрите, кто считает себя вправе это делать? Как правило, малообразованные люди, которые просто не знают фактов. Вместо аргументов у них – только знакомая нам по советским временам демагогия.

Я всегда старался рассказывать курсантам то, что узнавал сам. Тогда это все еще было довольно опасно, и «старшие товарищи» намекали мне, что надо быть осмотрительнее. А я любил, чтобы курсанты и слушатели на моих семинарах не сидели послушно кивая, а участвовали в дискуссии. Например, ставил им вопрос: «Что было бы, если бы в споре Ленина с Плехановым победил Плеханов?» Фигура Плеханова меня по-прежнему занимала. Узнав про мое увлечение Плехановым, начальник кафедры полковник Ходанович сделал мне выговор: «Не надо эту тему трогать, Сергей Вадимович. Все это очень интересно, но Плеханов же – враг». Я говорю: «Почему он враг? Он настоящий социал-демократ». Нашел что ответить! В Советском Союзе слово «социал-демократ» значило примерно то же, что диссидент.