– …и в довершение всего он уверен, что Аттикус на своем горбу вывезет его к успеху. Метит на его место в церковном совете, пытается за его счет расширить свою практику, колесит по всей округе на его машине. И ведет себя так, словно этот дом уже принадлежит ему… И что же Аттикус? Да ничего. Принимает как должное. Более того, ему даже нравится. А в городе только и разговоров, что Генри Клинтон прибирает к рукам все, что у Аттикуса есть…

Пальцы Джин-Луизы, проворно сновавшие по ободку чашки в раковине, замерли. Она стряхнула капли на пол, подошвой растерла по линолеуму.

– Тетя, – сказала она почти нежно, – ты чушь мелешь. Собачью чушь. Заткнись, а?

Ритуал субботнего вечера возник так давно, что нарушить его было просто немыслимо. Джин-Луиза вошла в гостиную и остановилась перед креслом отца. Откашлялась.

Аттикус отложил «Мобил Пресс» и поднял глаза. Дочь медленно повернулась кругом.

– Ничего не расстегнуто? Швы на чулках посередке? Челочка приглажена?

– Семь часов, и ты при полном параде. Ну что – нагрубила тетушке?

– И не думала даже.

– А она говорит – нагрубила.

– Я, может, выразилась резко, но не ругалась. – Аттикус как-то объяснил своим тогда еще маленьким детям разницу между желанием все называть своими словами и богохульной бранью. Первое он готов был снести, но терпеть не мог, когда к ругани припутывали Господа Бога и поминали черта. И потому ни Джин-Луиза, ни ее брат никогда не чертыхались в его присутствии.

– Мисс Александра достала меня до печенок.

– Зачем ты ей позволила? Что ты сказала?

Джин-Луиза сообщила, что. Аттикус поморщился:

– Пожалуйста, помирись с ней. Она, конечно, умеет плешь проесть нравоучениями, но сердце у нее доброе.

– Она допекла меня Хэнком.

Аттикус был умен и потому оставил эту тему.

Дверной звонок у Финчей обладал мистическими свойствами и умел сообщать о настроении того, кто им воспользовался. И когда раздалось «ди-и-и-инь», Джин-Луиза поняла, что в двери ломится счастливый Генри. И побежала открыть.

Когда он переступил порог, ноздри ее уловили приятно-приглушенный мужской запах, но букет бритвенного крема, табака, нового автомобиля и пыльных книг улетучился, едва Джин-Луиза вспомнила о разговоре на кухне. Она обхватила Генри за поясницу, головой ткнулась ему в грудь.

– Это по какому же такому случаю? – возрадовался Генри.

– Помнишь, был такой генерал Простотак, герой Пиренейских войн? Пошли.

Генри заглянул в гостиную, где в углу сидел Аттикус:

– Обещаю доставить ее не поздно, мистер Финч.

Аттикус помахал ему газетой.

Когда они вышли в темноту, Джин-Луиза задумалась – что сказала бы тетушка Александра, знай она, что племянница как никогда близка к тому, чтобы выйти за «белую шваль».

Город Мейкомб, штат Алабама, появился на карте благодаря сметливости некоего Синкфилда, который на заре существования округа владел трактиром на перекрестке двух проселочных дорог – только там в этом краю можно было поесть и переночевать. Губернатор Уильям Уайат Бибб, желая способствовать мирному процветанию нового округа, поручил команде землемеров установить его точный центр, чтобы именно там разместить свою администрацию, и не предприми Синкфилд доблестной попытки сохранить свои владения, стоять бы Мейкомбу посреди Уинстонова болота, где ничего интересного сроду не было.

Но случилось иное, и Мейкомб пошел в рост из той точки, где был трактир Синкфилда, потому что оный Синкфилд однажды вечером славно угостил землемеров и уговорил их достать карты, тут чуть подрезать, там малость прибавить и, короче говоря, подогнать центр округа к его хотениям. И когда на следующий день они тронулись со своими картами и планами в обратный путь, в седельных сумах у них было пять кварт виски – по две на брата и одна для губернатора.