Тяжёлые веки слиплись, и она провалилась в сон, не наполненный никакими образами, кроме белого шума, напоминающего шум реки под дождём.

Она очнулась резко, как от толчка. Трубок у лица уже не было, но из её руки всё ещё торчала иголка, через которую в вену поступала какая-то прозрачная жидкость из капельницы.

Тело болело так, будто были переломаны все кости.

Айла огляделась. В палате никого не было, но сквозь окно в коридор она заметила дежурившего у её двери военного. Он деловито читал свежую хронику и бросал безразличные взгляды на любого, кто смел пройти мимо охраняемой им вотчины.

В палату, сквозь чистенькие жалюзи большого трёхстворчатого окна, пробивался приглушённый небесной дымкой солнечный свет и слабо отражался от белоснежного больничного белья. В нос бил едкий запах лекарств, спирта и хлорки. Айла повернула голову и поморщилась от хруста затёкших шейных позвонков. Она закусила губу, борясь с накатившей тошнотой. Соседние койки оказались застелены и пусты. Странно, что после взрыва в больнице оставались свободные места. Или она пробыла без сознания так долго, что всех её соседей уже успели выписать? Где её брат? Мысль о Кае заставила её мгновенно проснуться.

По коридору устало брёл врач, которого она раньше уже видела среди прочих – он светил ей в глаза ярким фонариком, почти ослепив, когда она пришла в себя в первый раз, и он же потом громко кричал на интерна, который уронил какой-то шприц. Врач заметил, что она очнулась, и что-то сказал охраннику, после чего тот бросил на пациентку быстрый взгляд, что-то промямлил и достал телефон. Врач на ходу ему что-то ответил и отворил дверь в палату.

– Вы проснулись? – спросил он с порога. – Как вы себя чувствуете? – Его голос был весел и фальшив, будто его обладатель хотел скрыть, что дела совсем не хороши. Он бросил дверь, и та медленно закрылась с помощью доводчика.

– Где Кай? – Айла не узнала собственного голоса – повреждённые трубкой связки издали низкий чужеродный хрип.

– Кто? – Доктор подошёл к койке и проверил капельницу. Жидкости внутри оставалось чуть больше половины.

– Мой брат.

– Вы поступили одна. – Он провёл пальцем вдоль ломаной линии на экране кардиографа. – Но я проверю списки.

– Мост взорвался. – Айле было больно говорить и до смерти хотелось пить. – Мы были в машине.

Она обнаружила, что кто-то заплёл её испачканные в иле волосы в толстую косу и уложил на плечо.

– О, это наша новенькая медсестра, – ответил на безмолвный вопрос в глазах пациентки врач, делая какие-то пометки в медицинской карте, которую снял с крючка у изголовья кровати.

Из её груди вырвался хриплый кашель. Врач протянул ей стакан воды, стоявший на тумбочке.

– Выпейте, это чистая вода.

Айла приподнялась на подушке и сделала пару глотков. Действительно чистая. Вода отдавала какой-то студёной свежестью. «Покупают, – подумала она. – Точно покупают на баржах». Им с братом никогда не удавалось очистить дождевую воду до такой же степени мягкости и вкуса, даже пропустив её через фильтры с десяток раз.

Айла предприняла попытку подняться.

– Нет, не вставайте, – остановил её врач. – Вы ещё слишком слабы.

– Я должна его найти.

– Лягте. – Он с силой вернул Айлу на место.

Она послушно легла.

Врач измерил пульс пациентки, послушал сердце и, убедившись, что её зрачки реагируют на свет в рамках допустимой нормы, произнёс:

– К вам сейчас посетитель.

– Кто? – Девушка провела языком по растрескавшимся губам. Во рту стоял тошнотворный привкус тины. Его отдающий сыростью и гнильцой запах пробирался в нос горьковатой вонью. Голова раскалывалась, боль горячими толчками пульсировала в сосудах и висках.