Варин котяра хозяйски идёт по карнизу.
Надо б кота завезти, но Федосья восстала:
И одного, мол, хватает котяры на избу!
Мыши, наглея, ведут по избе маршировку.
Что, у нас разве запасов на зиму излишек?
Ну, как желаете! Но, зарядив мышеловку,
Всех не поймаешь, Федосия Павловна, мышек.
«День Феодоры, и осень на лошади рыжей…»
День Феодоры, и осень на лошади рыжей
К Крестовоздвиженью вновь переходит на рысь,
И забугрились места потаённые грыжей,
То есть грибами, а змеи в клубки собрались
И уползли до весны в свои тёмные норы…
В пору охоты смиренной не стоит зевать!
Ведь грибникам в эти дни не прописаны нормы:
Можно ведро засолить, но ведь можно и пять.
Все выпивохи грибы отдают в грибоварню,
А у иных каждый рубль идёт на дела…
У грибоварни я встретил и Саню, и Варю,
И Поликарпа, и Поля с ним рядом была.
Из лесу вышли… Любые хоромы и хата
Много житейских трагедий таят и страстей.
Варя шепнула: «Грибов-то у вас маловато!»
Поля, смутившись, кивнула загадочно ей.
«Тыщу корней помидорной рассады, демьянок…»
Тыщу корней помидорной рассады, демьянок,
Перца болгарского, ранней и поздней капусты
Варя вчера продала за пятьсот деревянных.
Как этих мятых червонцев заманчивы хрусты!
Как не купить у такой вот, как яблоко, сочной
Вари, которая всем улыбается мило!
Восемь червонцев взяла на рассаде цветочной.
Саженец розы за сорок рублей уступила.
Выручку – Боже, как всё-таки благостно в мире! —
Варя считала и видела: вкралась ошибка.
«Да, ещё взяли яичек десятка четыре,
Лука, картошки… Совсем мою память отшибло!»
Возле вокзала азартно играли в напёрстки.
Ну и, конечно же, бабу зазвали кидалы.
Всё проиграв, Варя даже завыла по-пёсьи:
«Вот и удвоились, девка, твои капиталы!
Это ж равно как дитяти украсть с пуповины!
Ах, до чего ж у кидалы противная харя!..»
Денег пришлось на дорогу занять у Полины.
Ей ничего не сказала разумная Варя.
«Дура я, дура… Одела б, обула мальчишку…
Что же я дома скажу? И убить меня мало!..» —
«Деньги-то, Варя, опять положила на книжку?» —
«Да, я на целую тысячу наторговала!..»
«Чем жизнь села измерена годами…»
Чем жизнь села измерена годами?
То урожай, то снова недород…
О муже как-то Барином гадали:
Откуда появился он? Так вот
Что сарафанным радио надуло.
И оказалась верною молва:
Растратчик. Отсидел. Едва под дуло
Не угодил – расстрельные дела!
Угодлив до слащавости, и гадом
Никто его в селе не назовёт.
Не то завмагом был, не то завскладом.
Но счетовод – так точно счетовод!
Обрёл растратчик и покой, и крышу,
И в Варькины объятья угодил.
По отчеству – Абрамович, а кличут
Не то Исаак, не то Иегудил.
Где подцепила? Кажется, в Рязани
Перебивался он, отбывши срок.
Привлёк её красивыми глазами
И хваткою хозяйственной привлёк.
Везде и всё карманными весами
Перепроверит, даже если ГОСТ.
И Варя величает его Саней.
Мужик, как бабы поняли, не прост.
Всё в дом и в дом. Хозяин, работяга!
А дом какой отгрохали – взгляни!
Всё ничего, когда бы не спиртяга…
«Ты, это, Варька, мужа приструни!»
На это Варя, подбоченясь, гордо
Всегда твердит заученно одно:
«Ещё чего! Никто не льёт вам в горло.
Вот Саня мой – совсем не пьёт вино».
«Все как-то вместе ехали в Исады…»
Все как-то вместе ехали в Исады.
Полуторку вёл хмурый мужичок.
Вдруг взял да и поведал нам о Сане
Чуть-чуть побольше Варин язычок.
«Ну, были мы в Рязани в ресторане.
Дороговизна жуткая – умри!
Со сценой рядом столики заранее
Заказаны солидными людьми.
А я-то в полушубке и с вещами.
Ну, знаете дорожный мой баул.
Нас поначалу с Саней не пущали,
Зачем-то посылали нас в аул.
Но Саня молвил: «Это… вы почутче!
Со мною дама. Мы не моряки,
Не чухлома какая и не чукчи.
Извольте-ка нам выдать номерки».