– Ты вообще никого не любила!
Ирина Алексеевна наконец-то отключилась.
– Поцапались, – сообщила Вера Георгиевна внучкиному портрету на полке. – Мужчин наших нет, а любовь бушует. Зря ты думаешь, что она после сорока заканчивается. Ничего она не заканчивается.
Чувствуя себя виноватой перед Ириной Алексеевной, Вера Георгиевна и расстроилась, и в то же время была довольна своей маленькой местью. Никуда не денется старая перечница, завтра позвонит, и больше они не поссорятся. Осталось-то обеим…
По телевизору показывали недовымершую рыбу латимерию. Синее в белых пятнах доисторическое существо лениво шевелило толстым бахромчатым хвостом и рудиментарными ножками по бокам.
Целакантообразные плавали в море, когда людей еще в помине не было. Исчезли сотни человеческих поколений с их бешеными страстями, а хладнокровные латимерии плавают себе… И с чего это Ирина Алексеевна воображает, что Вера никого не любила?
– У женщины должна быть одна любовь и один муж, – строго сказала Вера Георгиевна собаке, чтобы самой в этом не сомневаться.
И засомневалась.
– Не всем везет. Настоящая любовь – штука редкая. Как целакант.
Тугрик тявкнул – наверное, подтвердил.
Она помолилась: пусть хоть Женьке повезет. Решила с утра разобраться в бумагах. Выбросит ненужные, сверху положит завещание внучке на квартиру и поставит шкатулку с документами на видное место в сервант.
Бессонница подкатывала к горлу кислой селедочной изжогой. Жжет, болит – значит, живое. Во всем можно найти положительную сторону.
На всякий случай Вера Георгиевна снова помолилась – о смерти для себя, легкой и в сознании. Надо успеть поговорить с Олегом, взять с него обещание не бросать жену и дочь. Если только Мария сама не додумается уйти. Слово перед смертью, каким бы ни был сын ветреником, – дело надежное, уж мудрая-то свекровь точно все просчитала…
Вера догадалась о данной Максимом клятве Раисе Павловне, когда сидела, полузадушенная им, прислонившись к стене ванной комнаты. Максим сдержал слово. Презирал Веру, видеть ее не мог, а не бросил.
Вздохнув, Вера Георгиевна осторожно повернулась на бок, стараясь меньше беспокоить желчный пузырь. Чертова селедка. Ведь зарекалась в прошлый раз не брать.
Скоро, скоро Максим встретит душу жены… Вот уж совсем не хотелось Вере Георгиевне лежать с ним всю оставшуюся вечность. С радостью уступила бы свое место Ирине Алексеевне.
Жаль, не прожить жизнь сначала. Повторите, пожалуйста…
Вера бы все исправила. Таким хорошим был Андрей, у них бы все получилось. Не Порядин Андрей, а тот, с птичьей фамилией, у которого списывала домашние задания по физике в седьмом классе. Не далеко же уехал тогда паренек из поселка, жил в городе. Раньше б знать да найти.
Вера Георгиевна встрепенулась: Петухов! Вспомнила – Андрей Петухов! Где-то недавно встречалась ей эта фамилия…
Виагра
Человек немногословный и по виду меланхоличный, Василий Игнатьевич полностью отвечал бы своей фамилии Тихонький, не вклинься в невозмутимость унаследованной им породы взбалмошность матери.
Теперь не скажешь, была ли мать столь уж безалаберной, какой считал ее дед Володар, но каждое опрометчивое действие снохи, случалось и с удачей (раз взяла лотерейных билетов на ползарплаты и выиграла дефицитный ковер), осуждалось в доме свекра днями молчаливого неодобрения. Поэтому, зная и в себе трудно подавляемую блажь, Василий Игнатьевич старался не порицать ничьих нелепых поступков, а если спрашивали мнения по поводу чужого казуса, отбояривался присловьем: «Кто я такой, чтоб судить?»
Изредка шальная дурь оказывалась сильнее Василия Игнатьевича. То привезет с городского рынка голодных цыганят, то освободит из капкана щенную волчицу, то наперсточники завлекли – спустил получку и долго казнился. До новой причуды… Но было одно сумасбродное событие в его жизни, когда он дал волю захлестнувшему душу порыву и ничуть о том не пожалел. Да, вопреки ядовитым домыслам сплетников, никогда не раскаивался Тихонький Василий Игнатьевич в скандальной женитьбе на Аделине. На Адельке-хромуше, как называли ее недоброжелатели.