Да, теперь он был доволен собой! Он поймал настроение, поймал кураж. Вместо изрядно поднадоевшей бумажной работы, заполнения формуляров, бланков допросов и представлений на новые аресты, он дорвался-таки до живого, настоящего, действительно важного для Республики дела.

– Я знаю, кто ты, – заявил Курци, обращаясь к арестанту.

Тот лишь промычал в ответ, не поднимая головы. Похоже было, удар ботинка надолго лишил его сознания.

«Ничего» успокоил себя слегка заволновавшийся было Курци. «Очнётся, никуда не денется. Эти умники живучие, хоть и дохлые на вид. Жизнь любят, за жизнь цепляются… Если и дальше будет мычать и страдальца из себя корчить – водичкой окатим. Холодной, из шланга. Абориген проклятый! Надо же, даже на такой дикой, затерянной в космосе планете – и то, понимаете ли, шпана образованная попадается! Вот ведь подлость-то какая!..»

Курци вырос в самом нищем квартале Готтарда, в котором была всего одна начальная муниципальная школа. Впрочем, по бедности и обычному в их районе шалопайству Курци и её не закончил. Так что если бы не курсы полиции Готтарда и не восемь долгих лет службы в службе охраны на далёкой фактории – не видеть бы Курци серебрянных плетёных шнуров, нашивок и жандармских погон.

Гнил бы он сейчас в исправительном доме в одной камере с дружками-уголовниками, коих так много вышло в криминальный свет из их весёлого квартала.

Вышло, да быстро ушло…

Или бы работал на погрузчике в космопорте, как безвременно сгинувший от алкоголизма папаша.

«А я вот человеком стал» подумал Курци и погладил себя по редеющим волосам. «Офицерики, чистоплюи, брезгливо смотрят. Даже в офицерском клубе нас, жандармов, сторонятся. За один стол не садятся, гады! Брезгуют! А кто, позвольте, спросить, ваше дерьмо разгребает, аристократы вы проклятые? Кто подчищает за вами? Кто ваши тылы прикрывает, спины ваши? Кто самую грязную работу берёт на себя? Кто ваши ручки оставляет чистыми? Кто, в конце концов, позволяет вам быть благородными?»

Аден застонал и попытался поднять голову. Но уронил бессильно и снова потерял сознание.

Стон арестанта отвлёк Курци от возвышенных и одновременно отчасти горестных мыслей.

Самодовольство, смешанное с обидой, вдруг неожиданно сменилось брезгливой жалостью к арестанту.

– Дурак ты дурак, – сказа ему Курци и вынул первый листок из папки. – Давно бы во всём сознался, рассказал бы, что знаешь о дружках своих, бандитах, да спокойненько – в блок «А». Там тебя приняли бы как положено, проволоку на шею, ноги на табурет – и вперёд! Сегодня бы к вечеру был в раю… или что там у вас, дикарей, вместо него? В общем, успокоился бы. И мне хорошо – дело закрыто. И тебе хорошо – меньше мучений. Конец всё равно будет, но конец – он разный бывает. Кроме блока «А», для хороших людей, есть ведь и другие блоки, для плохих и упрямых…

И Курци невольно вздрогнул, вспомнив те самые, другие блоки. Честно говоря, он не одобрял все эти нестандартные экзекуции, но…

«Это тоже часть работы» утешил себя Курци.

Курци собрался было рассказать поподробней арестанту об этих… ну, в общем, нехороших, конечно, прямо скажем – страшных вещах… или, точнее… Но в этот самый момент раздался предупреждающий звон зуммера, дверь в комнату открылась и вошёл…

– Господин капитан! – Курци вскочил и вытянул руки по швам.

…Нейбер, господин Нейбер, шеф особой группы полевой жандармерии, начальник, чьё имя в его отсутствие жандармы произносили лишь шёпотом, образцовый служака Нейбер, идеальный Нейбер в отутюженном, подогнанном и подшитом точно по фигуре сером жандармском мундире, Нейбер в начищенных до блеска (и блестящих даже при тусклом свете бункерной лампы) ботинках с чёрной шнуровкой.