Три бокала спустя Эй Джей отключился прямо за столом. При росте пять футов семь дюймов и весе 140 фунтов он даже замороженным виндалу не подкрепился. Нынче вечером он точно ничего не прочтет.

– Эй Джей, – раздался шепот Ник. – Ложись-ка спать.

У него и правда слипались глаза. Люди затем и пьют, чтобы забыться.

Сотканное из винных паров привидение жены помогло Эй Джею подняться.

– Это свинство, умник. Понимаешь?

Он кивнул.

– Быстрозамороженный виндалу и красное вино за пять долларов.

– Я отдаю должное освященным веками обычаям предков.

Вместе с привидением он поплелся в спальню.

– Поздравляю, мистер Фикри, вы превращаетесь в настоящего алкоголика.

– Прости, – сказал он.

Она уложила его в постель. У нее были каштановые, коротко стриженные волосы.

– Ты подстриглась, – сказал Эй Джей. – Непривычно.

– Ты ужасно вел себя с той девушкой.

– Это из-за Харви.

– Разумеется, – сказала она.

– Не люблю, когда умирают знакомые.

– Поэтому ты и Молли Клок не увольняешь?

Он кивнул.

– Так нельзя.

– Можно, – возразил Эй Джей. – Я так жил и буду жить.

Она поцеловала его в лоб.

– Я просто говорю, что не хотела бы для тебя такой жизни.

И ушла.

В аварии не было виноватых. Ник отвозила домой писателя, который приезжал к ним на авторский вечер. Наверное, торопилась на последний автомобильный паром до Элиса. Возможно, на дорогу выскочил олень, и она пыталась его объехать. Или ее подвела зимняя массачусетская дорога. Этого уже никто никогда не узнает. Коп в больнице спрашивал, не была ли она склонна к суициду.

– Нет, – ответил ему Эй Джей, – ничего похожего.

Она была на третьем месяце беременности. Они пока никому не говорили. Им уже приходилось обжигаться. Сидя в комнате ожидания при морге, Эй Джей жалел, что они никому ничего не сказали. По крайней мере, у них был бы короткий период счастья перед длинной эпохой… Чего? Он еще не подобрал этому названия.

– Нет, она не была склонна к суициду. – Эй Джей помолчал. – Она ужасно водила, но не желала этого признавать.

– Да, – сказал коп. – Тут никто не виноват.

– Многие так говорят, – отозвался Эй Джей. – Но виноватые есть. Это она. Зачем она так глупо погибла? К чему эта бездарная мелодрама? Хуже пошлого романа Даниэлы Стил, слышишь, Ник? Опиши кто все это в книжке, я бы сию минуту ее закрыл и зашвырнул подальше.

Коп (не читавший почти ничего, кроме детективов Джеффри Дивера в бумажных обложках, да и то только в отпуске) попытался вернуть его к реальности:

– Да. У вас ведь книжный магазин.

– У нас с женой, – не подумав, уточнил Эй Джей. – Боже правый, в кого я превратился! В ходульный персонаж, который все время забывает, что его жена умерла, и продолжает говорить «мы». Штамп! Офицер… – Он прочел на жетоне имя копа. – Офицер Ламбиазе, мы с вами действующие лица дрянного романа. Понимаете? Как мы до этого докатились? Вы, вероятно, думаете про себя: «Вот бедняга!» А когда вернетесь вечером с работы, крепче обычного обнимете детишек, потому что в таких романах персонажи вроде вас всегда так делают. Понимаете, о каких романах я говорю, да? О произведениях так называемой высокой литературы, в которых прописан каждый второстепенный персонаж, толстых, как у Фолкнера. Смотрите, как автор внимателен к маленькому человеку. Простому человеку! Какая у него широта взглядов! Взять хоть ваше имя. Офицер Ламбиазе – типичное имя типичного массачусетского копа. Вы расист, Ламбиазе? Законы жанра требуют, чтобы вы были расистом.

– Мистер Фикри, – проговорил офицер Ламбиазе. – Давайте я позвоню кому-нибудь из ваших близких?

Эй Джею попался хороший коп, привыкший, что раздавленные горем люди склонны к хамству. Он положил руку ему на плечо.