– Папа, куда ты? Я хочу ехать с тобой!

Он махал нам рукой. Так последний раз я видела своего отца. До сих пор поражаюсь, как в те жестокие времена находились и хорошие люди: отцу разрешили проститься с нами во время ареста, разрешили выйти в тамбур вагона, чтобы он помахал нам рукой.

Когда сейчас читаю о жизни людей в тот период, то считаю таких людей буквально совершившими подвиг. Ведь за эти действия они могли сами поплатиться.

* * *

Во время ареста отца маме предъявили документ, который содержал категорическое требование – освободить квартиру в двадцать четыре часа. Всей семьей начали собираться и укладывать вещи. Помогали и мы с сестрой. За несколько часов продали нашу любимицу – корову Жданку. До сих пор у меня звучит в ушах плач, с которым мы ее провожали, когда новый хозяин на веревке повёл ее со двора. Исчез и Ярик. Не знаю, куда его дели.

Собрав нехитрое свое имущество, мы в тот же день к вечеру освободили квартиру и поездом поехали к бабушке. Как нам повезло, что она была у нас, а то мы бы просто были выброшены на улицу.

* * *

Приехали в городок, где жила бабушка. Назывался он как-то несколько странно – Новая Ляля, по имени реки, протекающей там. Располагался недалеко от Северного Урала. Мне запомнилась такая картина: на повозке наши погруженные вещи. Меня посадили сверху на них, возница идет рядом, позади мама, бабушка и сестра. Вот такая процессия движется по главной улице, называемой Почтовой. Знакомые люди останавливались и спрашивали:

– Что случилось?

Ответом было:

– Отца арестовали.

Никто тогда этому не удивлялся. Всюду были повальные аресты. После каждой ночи люди теряли своих родных, знакомых. Началась для меня другая, полная лишений, жизнь.

Маленький уютный бабушкин домик располагался на окраине города. В нем были две небольшие комнатки, прихожая и кухня вместе. Во дворе сарай, где хранились поленницы дров, а за сараем – большой огород. Бабушка жила одна. Она была довольно волевым и суровым человеком, в отличие от мамы, характер у которой был мягкий, добрый. Бабушка коренной уральский житель, с присущими этим людям чертами характера.

Так и начали мы новую жизнь. Сестра продолжала учиться в школе, ей в это время было двенадцать лет, а я помогала по дому. Бабушка занималась кухней, приготовлением еды, которая уже в то время была довольно скромной. На мне лежали обязанности: уборка квартиры, мытье пола и другие домашние работы. В обязанности Нины входила уборка двора, а это значит, летом его следовало подметать, а зимой – разгребать снег. Изредка отпускали на один-два часа поиграть с детьми на улицу, но это еще надо было заслужить.

Какой-то особый отпечаток на меня наложила потеря отца. Дома часто разговаривали о нем. Мое детское воображение представляло, как он мучился в тюрьме. Глаза мои стали не по-детски грустными. Стала меньше, чем раньше, веселиться, смеяться, когда играла с детьми. Игры стали другими, более спокойными. Глаза мои так и сохранили отпечаток грусти с тех пор и на всю жизнь. Часто, уже будучи взрослой, иду спокойно по улице, вроде бы ни о чем грустном не думаю, а встречающие знакомые спрашивают:

– Что же ты такая грустная?

Такой вопрос мне довольно часто задают и сейчас.

С тех пор как мы приехали к бабушке, мама как-то исчезла из моих воспоминаний. Она с раннего утра и до позднего вечера была на работе. Нашим воспитанием в основном стала заниматься бабушка.

Отец сидел в тюрьме города Нижний Тагил. Мама часто ездила туда с передачами. Много хлопотала о нем, писала всюду письма, но все было напрасно. Дома передачи отцу собирали все вместе. Мама не жалела денег на покупку продуктов для него. Экономили на своем питании.