– А на что же вы обиделись? – спрашиваю. Надо же что-то спросить…
– Она меня идиотом назвала.
– Скажите честно, вы сами-то как себя после этого назвали бы?
– Это другой вопрос, – отвечает.
Не поспоришь.
И главное – не поспоришь.
Или вот – поздняя осень. 7 ноября.
Весь день настроение хорошее.
Организм привык, что ли, в этот день праздновать?
Утром радио предупредило. Радио сказало мне: «Не нужно, Таточка. Там, снаружи, сегодня день Октябрьской Революции. Вокруг того места, где ты даром получаешь зарплату, проходят марши, процессии, возложения и другие процедуры, совмещенные с перекрытием Моховой улицы. Езжай на метро. А не хочешь езжать – еехай».
Я не против метро. Хорошая вещь.
Сижу. Еду. Двигаюсь в сторону высшего образования по специально вырытому в земле тоннелю. Остановка. В вагон входит старушка – божий одуванчик. Ищет место, куда присесть. Присесть некуда. Вся лавочка занята мною и еще пятью здоровыми молодыми людьми мужского пола. Старушка мается, у нее тяжелая сумка. Я оглядываюсь. Старушка мается. Я встаю, уступаю место старушке. Стою несколько нависая со своей сумкой над одним из сидящих молодых людей.
– Уберите сумку! – говорит молодой человек, – Она мне мешает.
– Ах ты, паразит, – не выдерживает «одуванчик», – тетка встала место мне уступать, а он мало того, что сидит, он еще и замечания тут делает, засранец!
– Слышь, бабка, заткнись, – равнодушно роняет юноша. – Ей неймется – она встала. А мне ймется, и я сижу. Отвали.
– Ах ты, мерзавец! – взвивается старушка.
– Тссс! – говорю я. – Тише, мать. Мы с тобой в таком возрасте, когда ИСТИНЕ нужно внимать смиренно и благоговейно, в каком бы парадоксальном контексте она ни была нам явлена.
– Чо?! – удивляется юноша.
– Чо?! – вторит старушка.
– Ничьи уста, – поясняю я, – неспособны осквернить истину, в то время как истина способна облагородить самые неожиданные уста! – продолжаю, подтягивая с себе сумку с учебниками, компьютером и аспирантскими тестами.
– Это вы про чо щас вообще?! – приподнимается юноша.
– Это я про то, что вы совершенно случайно изрекли абсолютную истину. Мне неймется. А вам ймется. Ничего умнее я не слышала за последнее время, как бы неожиданно ни прозвучало вышесказанное в данных обсто…
– Это чегой-то?! – продолжает восставать юноша.
– Цыц, мартышка патлатая! – неожиданно вступает мужчина из-за моего плеча.
– Вы это мне?
– Я это ему.
Станция «Арбатская».
Вагон уносит от меня участников дискуссии, я бреду по Моховой мимо старушек с портретами Сталина, пытающихся найти дорогу на Красную площадь.
Вдоль старушек чешет на занятия журфак.
– Деточка, как пройти к Вечному Огню?
– Это в ад, что ли? – через плечо бросает деточка, оттянув наушник ай-пода.
– Какой ад?! Ах ты, паразит…
– Вон туда вам, милые. – говорю я – Там все. И огонь, и могилки…
Старушки, благодарно кивая, семенят в сторону Исторического музея.
– Что это у вас такое настроение хорошее? – спрашивает охранник на входе.
– У нас с вами прекрасная работа, – отвечаю я. – Всегда с молодежью!
– Здрасти, Татьянавиктна, – слышу из-за спины. – Вы меня помните? Моя фамилия – Тумбочкин. Вениамин Тумбочкин. Помните, вы обещали мне в следующем семестре башку отвинтить?
– Да неужто? Что же вы, Тумбочкин, сделали для того, чтобы я вам дала такое страшное обещание?!
– Я у Розалии Моисеевны ни одного занятия не посетил, и вы мне когда трояк за экзамен ставили, то обещали башку отвинтить, если я еще хоть раз прогуляю.
– Ну и?
– Я прогулял! Я у Розалии Моисеевны опять ни одного занятия не посетил, а она меня к тесту не допустила и сказала, что зачет не поставит!