– Кто такая Повилика?

– Повилика – это мы, – голос Лики эхом разносится по кухне и оседает пеплом на руинах моей счастливой прежней жизни.

*

Лика смотрит в окно и кутается в халат. Влад идет по дорожке к припаркованной машине. Замирает, взявшись за ручку, и глядит в сторону дома. Женщина делает шаг назад вглубь кухни – так ее не видно с улицы. Внутри щемит и давит – точно сердцу тесно в груди, и хочется выпустить наружу этот лихорадящий, отдающийся в ушах громкий стук, заглушить мучительную боль. Она берет короткий ножик для чистки овощей и зажимает лезвие в кулаке. Нервы взвывают, порез кровоточит, и внутренняя пустота заполняется внешним раздражением. Не отдавая себе отчета в действии, Лика подносит руку к недопитому стакану Влада- алая кровь капает в прозрачную воду. Когда жидкость в стакане становится розовой – выпивает содержимое залпом, а после задумчиво смотрит на все еще кровоточащую ладонь.

– Надо прижечь, – говорит вслух самой себе и опускает руку на раскаленный песок жаровни. Ожог вздувается на тонкой коже.

– Будет шрам, – констатирует Лика и включает холодную проточную воду. Первый шрам за тридцать восемь лет – начало ее новой и, вероятно, весьма короткой жизни.

Снаружи слышится звук заведенного двигателя и шуршание шин отъезжающего автомобиля.

– Прощайте, мой господин, – шепчут губы, а в темно-синих глазах цвета зимней ночи гаснет одна звезда.

*

Ветви цеплялись за изодранный подол, кряжистые вековые корни усложняли бег. Родной знакомый лес в темноте стал враждебным, пугающим, чужим. Она не чувствовала ног, ломилась в самую чащу, надеясь спрятаться в сердце дебрей. Ветви до крови царапали лицо и руки, ссадины жгло и мучительно кололо в боку, но, спотыкаясь и падая, она вновь поднималась, чтобы бежать вперед.

Увести прочь или скрыться от страшной памяти? Тело отца, оглушенного ударом дубины, осело на каменные плиты двора. Усмехаясь, черноволосый великан занес копье.

– Нет! – крикнула она хриплым, чужим от ужаса голосом. – Ты пришел за мной!

Она чувствовала бурлящее, бесконтрольное желание, одолевающее врага. Его жажда была по ней. Яростная тяга влекла одержимого к ее телу и требовала близости.

Злые глаза, напоенные азартом схватки, оставили неподвижную жертву и устремились к девушке. Но Повилика ловко проскользнула в узкую калитку и припустила по склону.

– Взять ее! – громом прозвучало над руинами замка, и собачья свора устремилась по следу. Но алаунты не представляли проблемы – не зря Карел понимал и любил собак больше людей. Его дочь с кровью отца впитала знание, а мать-природа подсказала магию трав. На опушке леса, девушка на мгновенье присела, запустила ладони в покрытую вечерней росой поросль и разноцветные глаза вспыхнули в сумерках. Дикая лаванда и серебристая полынь, душистый табак и колкая крапива потянулись из земли, отвечая на призыв Повилики. Ковром за ее спиной разрастались ароматные травы, а жалящие стебли стремились в звездное небо, закрывая обзор. Заскулил вожак, достигнув преграды, но девушка уже не слышала, углубляясь в чащу.

То, что спасло от собак не сдержало людей. Высокие сапоги нещадно ломали и топтали молодые стебли. Опушка сочилась зеленым соком и дурманила ароматами, но верные соратники и преданные слуги барона Замена со знанием дела загоняли добычу. Девушка касалась стволов и деревья нехотя выгибали корни, затрудняя преследователям путь. Задевала лианы плюща, и они удлинялись, затягивая пространство между деревьями, заставляя искать обход. Но воинов было много, а силы Повилики истончались. Да и не привыкла юная девушка так часто прибегать к своему дару. Обычное дело – сохранить урожай или вырастить в сентябре базилик, и совсем иное потерянной, испуганной, изможденной уходить от погони. И вот уже вместо преграды корявого корня земля вздымалась слабым бугорком, а стебли лишь трепетали сочувствием, но не могли защитить. Юная травница, дар Мокошь-матери