– Да, действительно… Ты прав. Извини! – Рябков вернул обратно Захарову неразвернутые даже все чертежи, т. е. трубочку, взял в руку ручку и цифру 5 исправил на цифру 8. – Восемь! – с гордостью сообщил студенту новое число, новый процент готовности.

Воцарилась гробовая тишина. Студенты внимательно наблюдали за обоими участниками диалога.

– Простите, но Вы даже не разворачивали моих чертежей? – возмутился Виктор.

– Ты просил, чтобы я посмотрел?! Правильно? – доцент с серьёзным видом, без малейшего намёка на издёвку или просто иронию спросил у студента Захарова. – Я посмотрел. Я признаю, что процент готовности твоих чертежей на сегодняшний день не пять, как я вначале решил, а восемь. Извини, ты оказался прав. Но для того, чтобы получить хоть какую-нибудь положительную оценку по черчению, надо, чтобы процент готовности вырос до 100 %. Понимаешь?

– Понимаю, – промямлил Виктор.

– Вот, смотри… Когда ты ко мне выходишь все пропущенные тобой консультации, а это – восемь, целых восемь дней, восемь раз, понимаешь? Вот тогда мы с тобой перейдем непосредственно к просмотру твоего чертёжного опуса. А сейчас, мой юный друг, не мешай мне работать. Следующий!

Захарова оттеснили в сторону. Он пребывал в полной прострации. До окончания времени консультации оставалось ещё полтора часа и Виктор решил снова занять очередь к Рябкову.

За 10 минут до окончания приёма подошла новая очередь Рябкова. Виктор как ни в чём ни бывало поздоровался с доцентом, представился ему и положил на стол свои чертежи. Рябков нашёл фамилию Захарова в своей тетради и рядом с цифрой 8 вывел число 15.

– Следующий! – Рябков посмотрел на девушку, стоявшую за Захаровым. – А, Настенька? – обрадовался доцент. – Ну, что у тебя, голубушка?

– Вот, – девушка покраснела и сильно смущаясь, положила на стол чертежи.

– Ну, это ещё рановато… Напомни мне, пожалуйста, свою фамилию, – вкрадчиво попросил доцент Рябков.

– Капушинская. Капушинская А. К., тридцать седьмая первая группа.

– Ясно, ясно, солнышко. Молодец! У тебя уже 40 %. Умничка, – похвалил Рябков. – Следующий!

Виктор, наблюдавший доцентскую экзекуцию над нерадивыми студентами, с грустью понял, что ни завтра, ни послезавтра зачета ему не видать как своих ушей.

На восьмой день у Захарова уже было 80 %. Скоро начиналась сессия, т. к. это был самый что ни на есть последний день зачетной недели. Настенные большие часы в аудитории показывали 10.00

Виктор с 8.15 ожидал Рябкова, который начал консультацию ровно в 10.00, минуту в минуту.

– Ну-с, мой хороший, как дела? – поинтересовался доцент у Захарова. – А где же твои чертежи?

– Так у меня же только 80 %, по Вашим учётам ещё рано… Да?

– Да, но ведь надо же выходить на первый экзамен? – заметил Рябков. – Показывай!

Захаров быстро достал из тубуса все три листа ватмана. Волнение просто зашкаливало. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Развернув первый лист прямо перед Рябковым, он уперся глазами в свой красивый чертёж, на котором были изображены детали машин в аксонометрии. Но самое главное – это были шрифты.

Рябков отложил в сторону свой карандаш, взял шариковую ручку и пастой начал корректировать практически всё, что было изображено на листе. И так было со всеми тремя чертежами. За каких-то 15 минут он испортил всё, что только было можно.

– Вот, Захаров. Вот так должно было быть, а не так, как ты мне хотел представить. Понятно?

– Понятно.

– Ну, иди, исправляй. Следующий.

Домой Виктор несся быстрее, чем можно было себе только представить. И работа закипела. Без соседа, без помощи кого-либо он сам начал чертить. Навыков практически не было. Линии были убогими, с разной шириной и степенью нажатия грифеля на бумагу. Повсеместно оставались следы от стиральной резинки и линейки. И, о Боже! Свершилось чудо! К 17.50 Виктор всё закончил. Ехать в институт было бессмысленно, но он взял и рискнул.