– Думаю, что с вашей настоятельницей и гражданкой Феодорой вы вскоре встретитесь, – обнадежил монахинь Коган.

Сестры обрадовано загомонили. А Коган подождал, когда наступит тишина, и продолжил:

– Советская власть решила вернуть вам монастырь, но вы также должны нам помочь.

– Чем помочь? Чем? – забеспокоились сестры.

– Успокойтесь, гражданки, это в ваших силах. Нужно выехать в одно село и поработать в поле на уборке урожая. Сами понимаете: гражданская война, работников на полях не хватает. Ну, словом, все ли вы согласны?

– Согласны. Конечно, согласны, – наперебой радостно восклицали монахини. – А как же не согласиться. Нам лишь бы монастырь вернуть да снова Богу служить.

– Ну, вот и хорошо, – сказал, довольно потирая руки, Коган, – скоро прибудут подводы, и мы с вами поедем на пристань, а там – на барже по реке к селу. Прошу никому не расходиться. Можете здесь сидеть и молиться себе на здоровье.

Коган вышел из трапезной, за которой стояло двое красноармейцев с винтовками.

– Никого не выпускать до моего прихода, – приказал он и быстро зашагал к выходу.

Из-за дверей трапезной было слышно дружное и слаженное пение монахинь: «Царица моя Преблагая, надежда моя Богородице…»

Подводы с монахинями подъехали прямо на пристань, когда город погрузился в сумерки. Возле причала стояла старая деревянная баржа и буксирный катер. Монахини по трапу стали переходить на баржу. Двое красноармейцев, Зубов с Брюхановым, направляли сестер к откинутому на палубе большому люку. Монахини спускались по широкой и пологой лестнице прямо в трюм баржи. Брюханов освещал им путь фонариком.

В то время как монахини погружались в баржу, к пристани подбежал Степан. Красноармеец с винтовкой наперевес перегородил ему дорогу:

– Стой! Куда идешь? Не положено.

Степан отошел в сторонку и спрятался за ящики. Он достал бинокль и навел его на баржу. Увидев Когана и Зубова, вздрогнул и чуть не уронил бинокль.

Когда все сестры спустились в трюм, Зубов подвесил фонарик на крюк к потолку трюма и быстро вылез наверх. Как только он оказался на палубе, крышку люка сразу же опустили. Зубов сверху навесил на люк большой амбарный замок и, закрыв его, отдал ключ Когану.

– Герметичность баржи проверили? – спрашивает Коган у Зубова.

– Какую еще герметичность? – удивленно переспросил тот. – А, понятно, – тут же он хлопнул себя по лбу, – все в полном ажуре.

Коган махнул рулевому-мотористу. Тот завел мотор катера и, стронув баржу с места, потащил ее вниз по течению.

Как только катер начал буксировать баржу от причала, Степан побежал к берегу, где стояла лодка. Он вытащил из-под пирса спрятанные весла, отвязал лодку, оттолкнул от берега, запрыгивая в нее на ходу. Быстро вставив в уключины весла, Степан направил лодку в сторону удалявшегося катера.

В трюме баржи царил полумрак, так как фонарик был не в силах осветить все огромное пространство баржи. Сестры, сбившись в кучку, испуганно оглядывались кругом. В носовой части баржи на соломе они заметили двух женщин. Одна из них сидела, прижавшись к борту баржи, а другая лежала возле нее, постанывая.

– Кто вы? – в страхе полушепотом спросила одна из монахинь.

– Я ваша игуменья, сестры мои, – ответила сидевшая женщина.

Монахини с радостными криками кинулись к матушке настоятельнице.

– Тише, тише, сестры, мать Феодора умирает.

Услышав такое прискорбное известие, монахини заплакали.

– Сестры мои, не время сейчас плакать, а время молиться.

Повинуясь властному голосу игуменьи, сестры умолкли. Вдруг одна из монахинь вскрикнула, а за ней еще несколько сестер.

– Вода, здесь проходит вода.