Нам кажется, что самое совершенное из творений Господа – это те места, где нет войн, лжи и воровства, а есть доброта и милосердие. Но для Него, вероятно, самое главное, что, несмотря ни на что, каждый сумел победить себя и встать после всех страданий и унижений.
Давным-давно мудрый Конфуций сказал, что величайшая слава человека в том, чтобы уметь подняться всякий раз, когда падаешь.
В ту новогоднюю ночь собрались все те, кто изменил себя и свой мир любовью, открывшие новый Цветлин.
Пришёл и Давор со своим верным стражем.
Были зажжены свечи: в память о нежной Аиде, единственной и вечной возлюбленной Давора, и с чувством надежды каждого из нас на будущее. И просто как свет, чтобы видеть друг друга в темноте.
Мы пили вина загорских лоз за тот Цветлин, который снял с себя все проклятья и комплексы, чтобы зажить простой человеческой любовью, которая есть основа всей жизни.
Мы сидели в глубине гор, защищённые от неспокойного мира, с его войнами, террором, глобальным экономическим кризисом – под вой ветра Штефанова леса и согревающее душу потрескивание дров в камине – в Цветлине, которого нет на карте, но всегда для всех и каждого есть близкий и родной фантом в необъятной Вселенной!
Январь-февраль 2009 г.
Хорватия, Загорье
3. Джоджр
Джоджр был красавцем на оба полушария Осетии. Он восходил солнцем из-за Главного Кавказского хребта в течение полутора десятка лет, пока ему непостижимым образом выдавали бесконечные академические отпуска в вузе по нашу, северную, сторону хребта, словно он был кормящим отцом полутора десятка детей. На самом деле, я думаю, он был бездельник и лоботряс и носился, как конь, между обеими частями Осетии сквозь хребет.
И это длилось, пока педагогический институт не преобразовали в университет.
Тут-то Джоджр потерял интерес к учёбе – то ли колорит стал несколько иным, то ли он созрел для профессиональной жизни советского вундеркинда и решил завершить своё ученье, выйдя после исторического факультета журналистом, спецкором АПН у себя на юге.
Через много лет, когда он стал писателем, я сочла, что приложила к этому руку, потому что он оттачивал на мне свой талант к сочинительству, мороча мне голову своими сказками, довольно неожиданными для его личности, как бабочка на седле того самого коня.
Я только что вылупилась из уникального яйца – БМК (БээМКа), посёлка будущего в городе Беслане, который один из моих московских друзей, появившихся много позднее, расшифровал так: «Берегите Молодых Курочек». Для московского интеллектуального еврея это было нормальное толкование.
На самом деле это было довольно фешенебельное поселение вокруг первого в Европе по величине комбината, перерабатывающего маис в глюкозу: посёлок двухэтажных домов из ракушечника, коттеджей в английском стиле, который и строили тогда сами англичане. Клуб не уступал архитектурой шереметьевскому дворцу – с высоченными колоннами на фасаде и с такой же высокой ротондой в торце здания. За ротондой начинался парк редких пород деревьев с нашего и американского континентов и подстриженных кустов жёлтой акации вдоль дорожек, а в гуще парка – тихо журчащих лесных ручьёв.
Со стороны ротонды, в самом начале парка, был поставлен первый в Осетии памятник Коста, народному поэту, и не было ни одного ребёнка, который бы не карабкался по гранитной улочке с саклями к сапогам поэта.
А вокруг был необычайный микромир с розовыми и абрикосовыми аллеями, прудом и небом с яркими созвездьями. О моем мире Джоджр мог знать не больше, чем африканский абориген, тоже восходящий с утренним солнцем на небосклоне африканских девиц, жаждущих любви с не меньшим темпераментом, чем девицы с его факультета, которые, как говорилось, были все поголовно влюблены в него.