Старшая дочь, что жила в другом конце города, заглядывала редко. Младшая, проживавшая рядышком, не оставляла её без внимания и Кузьминична это ценила. Внуки мужского пола, бабушки не сторонились, общались с ней от случая к случаю, но тяги к себе она в них не замечала. Оставалась, правда, ещё внучка Люба от неудачного брака умершего сына.

Раньше, когда она была совсем маленькой, Кузьминична общалась с девочкой и не чаяла в ней души, но внучка уже давно уехала с матерью в дальние края и отношения их прервались.

Кузьминична изредка корила сына за то, что тот совсем забыл про свою дочь, а сама, надеясь на лучшее в будущем, даже пыталась что-то предпринять, но у неё ничего не получалось – сын умер, а родители бывшей снохи куда-то переехали и последняя ниточка оборвалась.

На днях, прогуливаясь по улице, она обратила внимание на моложавую женщину в джинсах и кожаной куртке, которая шла с девочкой, возможно, внучкой. У девчушки забавно, как ро́жки, торчали вверх короткие косички, и она, не умолкая, что-то щебетала.

Кузьминичне не нравились женщины в джинсах, особенно, немолодые, но у стройной дамы были тёмные, некрашенные волосы, а джинсы красиво облегали не толстую и ещё упругую на вид попку.

Кузьминична решила, что, наверное, ошиблась и ей повстречались не бабушка с внучкой, а, скорее, мама с дочкой. Но девочка, которая недавно встала на ноги и сейчас училась говорить, вдруг громко произнесла:

– Баба, ты кака!

– Сама ты кака… – равнодушно проговорила уже теперь очевидная бабушка.

Девочка задумалась, а затем всё так же громко и без обиды сказала ей в ответ:

– Нет!.. Ты, баба, большая кака!

– Меня не трогает, что ты говоришь!.. И что ты думаешь… – безразличным тоном ответила бабушка в джинсах.

Привычная и чем-то однообразная одежда делала её безликой, и Кузьминична решила разглядеть женщину поближе. С этой целью она обогнала еле плетущуюся парочку и попыталась взглянуть на молодую бабушку, но та неожиданно отвернулась от неё, и Кузьминична, словно спохватившись, подумала в эту секунду про свою внучку: «Что с Любаней?.. Как она?!»

И только от этой мысли у старухи радостно вспыхнула душа о далёкой, но всё-таки любимой внучке, названной её именем. Однако радость быстро погасла, сменившись тревожной тоскливостью, и она, вспомнив про свои прежние, неудачные попытки увидеть внучку, загрустила.

Когда был жив сын, Кузьминична говорила ему: «Съездил бы к дочке – проведал, а потом погостить к нам пригласил или привёз с собой, что ли…»

Она, дожидаясь ответа, смотрела на сына, а тот застывал с мученическим выражением на лице, морщился, скрежетал зубами, затем отмахивался от неё руками и начинал орать: «Да, ты знаешь, сколько надо денег… Знаешь?!.. Уйма!.. Куча денег!»

Времена настали тяжёлые, а пьющий сын хотя и работал, но заработки имел неважные, и Кузьминична умолкала, будто соглашаясь с ним. Нынче, когда после смерти сына прошло немало времени, а связи с родственниками его бывшей жены оборвались, Кузьминична всё ещё сохраняла надежду увидеть внучку Любу.

Школу Любаня закончила через два года после смерти отчима и теперь часто слышала от матери:

– Тебе, Люба, жизнь надо устраивать, а у нас на отшибе ни учёбы, ни работы, ни женихов путёвых – так что поезжай к бабушке с дедушкой… Там хоть не столица, зато с этим делом всё лучше… И не одна будешь – родня под боком!

Дочка послушалась её и отправилась туда, где родилась и жила в раннем детстве. Оказавшись в родном городе, поселилась у родителей матери, чему те, поначалу, были несказанно рады. Но когда общительная внучка перезнакомилась с немногочисленными дворовыми сверстниками, стала гулять допоздна, а ещё и покуривать в подъезде с соседским парнишкой со второго этажа, в чём старики случайно убедились собственными глазами, то после увиденного несколько приуныли.