, Которого вы распяли, Которого Бог воскресил из мертвых, Им поставлен сей хромой пред вами здрав. Христос есть камень, пренебреженный вами зиждущими, но сделавшийся главою угла, и нет ни в ком ином спасения. Ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись. Потом, рассказал нам Петр, они узнали в нас учеников Иисуса, которого распяли, и заволновались, но стоявший у дверей исцеленный Хирам и то, что весь Иерусалим знал о вчерашнем чуде у Красных ворот, это не позволило им сразу расправиться с учениками ненавистного Назарянина. Каиафа приказал Петру и Иоанну и Хираму выйти из Синедриона. Совещание там было недолгим, ибо что можно было сделать против очевидного, чему тысячи людей были свидетелями? Только запретить говорить об этом, и запретить им более исцелять от имени Иисуса. Так Пётр и Иоанн рассуждали меж собою за дверьми Синедриона, и когда вскоре их привели обратно в зал, то так и оказалось: Каиафа от имени Синедриона приказал им более не говорить и не учить от имени Иисуса, ничего от Его имени не совершать. Они же ответили вместе:

– Судите сами, справедливо ли пред Богом – слушать вас более Бога? Мы не можем не говорить того, что видели и слышали.

И тут прежде Каиафы и нарушая порядок сказал Никодим:

– Надобно нам отпустить их, так как нет на них никакой вины, и не силой Велиала совершено ими исцеление, а именем Иисуса Назорея, чему тысячи людей свидетели, и могут это подтвердить.

И не было у саддукеев и первосвященников и Каиафы никакой возможности задержать их. И Каиафа махнул рукой, и вышёл в гневе из зала. За ним вышли уже без стражи Петр, Иоанн и Хирам, и тысячи людей, собравшихся в иудейских дворах храма, приветствовали их и шли с ними до самой Овечьей площади, и стояли сейчас на ней, под окнами дома. Там было и большинство новообращенных назореев, и тысячи новых людей. Пётр и Иоанн, рассказав все это нам, пошли к воротам, и все двенадцать Апостолов крестили новых людей, – пять тысяч душ, – до самого вечера. А когда зашло Солнце, то снова, как на Пятидесятницу, свет засиял над домом назореев и над площадью, и был гул, и теперь ещё колебалась земля. Но в этом свете невечернем и в гуле не было страха, а был Дух Святой и знак Божий о славе дерзновения Апостолов и людей. Но все только начиналось.

Глава 8. Претория. Афраний и Титус

Прокуратор Марк Понтий Пилат жил постоянно в Кесарии, городе специально построенном Иродом Великим для римлян и прокуратора Иудеи на берегу Средиземного моря. В Иерусалиме претория прокуратора размещалась в Антониевой крепости, также построенной Иродом. Мрачная зубчатая Антониева башня возвышалась над городом, видная со всех сторон, и со всех сторон проклинаемая ежедневно иудеями. Крепость была не так великолепна как дворцы Кесарии, но вполне достойна могущественного римского прокуратора, ныне шестого по счету, назначенного четыре года назад всадника Понтия Пилата.

Через несколько дней после событий у Красных ворот храма и собрания синедриона прокуратор со свитой прибыл в Иерусалим. Его встречал помощник Афраний и днем они недолго беседовали вдвоем. В претории со вчерашнего дня готовились к большому приему, – гонцы из Кесарии прибыли ещё позавчера. А вчера и к нам пожаловал посыльный из претории и пригласил на прием, устраиваемый Понтием Пилатом по случаю дня рождения его римского покровителя, известного консула. То, что прокуратор пожелал отметить день рождения своего покровителя в Иерусалиме, означало, что будет сбор подарков и подношений со всех римских граждан Иерусалима, а также и с богатых иудеев, которые, конечно, не были приглашены, да и не пришли бы на день рождения известного всем ненавистника Иудеи и евреев, но задобрить его богатыми поднощениями были обязаны. Все это было известно заранее, и суммы подношений тоже были известны, и мой отец, Сидоний ещё вчера приготовил положенные его должности поборы, а теперь с утра обсуждал с матерью, что подарить лично Пилату и его жене Клавдии Прокуле, – это тоже подразумевалось в таких случаях.