Весь следующий день мы просидели возле речки в кустах, тайно изготавливая новое оружие. Перед этим Костыль собрал ребят и велел каждому принести бумагу, золу, шпагат – кто сколько сможет.

– Если проболтаешься – вот, – совал он под нос каждому свой тугой, густо покрытый цыпками, кулак.

Мальчишки помалкивали. Только одни из них, кривоногий и ерепенистый Захлебыш, зло сверкнул глазами, затараторил:

– Что ты все кулак да кулак, вон Генка Монахов никогда кулака своим не показывает, а они все равно нас побеждают!

В ту же секунду Вовка подскочил к Захлебышу, ловко дал ему подножку и положил его на лопатки.

– Ну, кто у нас в отряде самый сильный, а? Если еще будешь хлюздить, попробуешь кулака, понял?..

Помятый Захлебыш резво вскочил, отряхнул брюки и, как ни в чем не бывало, продолжал:

– Раздымился, Костыль, как бумажный фитиль. Отчего ты Костыль: потому что мать кастелянша, да? Или всех костылять любишь?

Вовка снова шагнул к Захлебышу, но тот невозмутимо достал из кармана зоску, расправил ее на ладони и высоко подкинул ногой перед самым Вовкиным носом, напевая:[5]

– Ты еще соску сосал, а я уже в зоску играл.

Вовка на лету поймал зоску и забросил ее в кусты. Захлебыш сунул руку в другой карман, вытащил новую и стал подкидывать ее, демонстративно повернувшись к Вовке спиной.

– Зануда, – сплюнул под ноги Вовка и с безразличным видом направился к кучке ребят.

Все молча принялись за дело. Мы раскроили газету, склеили пакет и насыпали в него золу. Конец пакета завязали суровой ниткой и привязали к нему шпагат.

От немудреной конструкции мальчишки были в восторге.

– Здорово получается, – удивлялись они. – Так и целую бомбу сварганить можно. Ловко же ты ее выдумал!

– Ловко-ловко, – грубовато передразнивал Костыль, косясь в мою сторону. – Может, еще ничего и не получится.

Так оно и случилось. Вовка-Костыль намотал один конец шпагата на руку и размахнулся. Граната полетела, шпагат натянулся, но бумага порвалась в том месте, где была стянута ниткой. Пакет невредимо шлепнулся на землю и лопнул.

– Черт очкастый! – вполголоса выругался Костыль. – Чтоб ему пусто было. Тоже мне, изобрел!

– Подожди, – осадил я его, – ведь тут все правильно. Пакет будет лопаться в середине, надо только иголкой вокруг дырки напротыкать, как на марках. По ним он и будет рваться.

– Дырки, дырки! Без тебя знаю, что дырки, да, сам видишь, иголки нет.

– На, – подначил Захлебыш, вытаскивая иголку из кепки. – Тут и гвоздем можно, не только иголкой. Соображать надо.

Второй пакет лопнул точно посередине, и зола густым облачком посыпалась из него.

Костыль ликовал.

– Ну, теперь мы из Монахова косточки вытрясем, – радостно пообещал он. – Только смотрите, ой, смотрите, не проболтайтесь!

В это время затрещали кусты и послышалось громкое сопение. Мы замерли, а Вовка-Костыль моментально содрал с себя тельняшку и накрыл готовые гранаты.

– Эй, кто там?

– Это я, Кунюша, – раздался жалобный голос, и на полянку с мешком за плечами вывалился потный Кунюша.

– Вот, командир, трофеи принес, – заискивающе сказал он. – Ты, поди, думал, что я запродал твой пулемет? А я синих обжулил: пришел к Генке Монахову и сказал, что драпанул к ним. Генка обрадовался и сделал меня своим пулеметчиком. А когда они отвернулись – я хап ихний пулемет и ходу. Здорово, да?

Мы ждали, что Костыль сейчас задаст ему трепку, но к общему удивлению командир великодушно похлопал Кунюшу по плечу, похвалил:

– Молодец, теперь у нас два пулемета. Завтра Генка Монахов сам приползет к нам на коленях. Ты вот лучше скажи, зачем ты наш пулемет продавал Ваське?

Кунюша озорно сверкнул глазами и искренне удивился.