Я с наслаждением зачерпнула целую пригоршню холодной воды и с шумом опрокинула себе на лицо.

Ух ты, какая холодная, б-р!

Б-р-бр-р-бр!

Рассмеявшись, я начала умываться и приговаривать присказку: «Водица-водица, умой мое лицо, чтоб глазки горели, чтоб зубки блестели, чтоб коса хорошела, чтоб я молодела!»

Шил-шил-шил, – заструилась вода.

Вот бы набрать этой студеной водицы, да плеснуть бы ее под бок черту, вот бы он детство вспомнил – материализовалась в мозгу шальная идея. Грея эту мысль, я начала оглядываться по сторонам. А ручей как подслушал меня, и чуть ниже по течению что-то дзинькнуло. Пригляделась ручка, подбежала, схватила и чуть в воду не села. А ручей, гаденыш, как зажурчит, точно засмеялся заливисто. А я смотрю на предмет: котелок не котелок, тарелка не тарелка. В общем, сосуд в форме глубокой раковины с ручкой, с узорчиками чеканными и камешками разноцветными. Отродясь такого не видала, но красоту и оригинальность оценила.

Не замедлив реализовать свой злобненький план, шустренько зачерпнула из ручейка и поспешила к друзьям доставлять удовольствие раннего пробуждения.

Чеки взвился под самые небеса, вспоминая всех живых и мертвых, святых и не очень, в полном объеме вкушая всю прелесть столь оригинального пробуждения. Глядя на мою невинно улыбающуюся физиономию, он был готов рвать и метать. Но на будущее решил, что связываться с бабой, да еще с некоторой долей оригинальности, себе дороже станет.

А я, сделав свое доброе мокрое дело, с удовольствием наблюдала как краешек облака вытягивал из раковины остатки ручейковой воды. И некогда растекшаяся молочная масса начала колебаться, колыхаться, уплотняться и, наконец, собралась в милый шарик пару метров в диаметре. В центре проклюнулось рыльце, чуть выше – два глаза-плошки.

Чеки, уперевшись взглядом в столь оригинальный портрет, чертыхнулся и в сердцах брякнул:

Сударыня, образ дамы с точеной фигуркой мраморного изваяния вам пошел бы больше к лицу, чем вид очумелого колобка, увидев которого и последнего аппетита лишишься.

Облако, немного обидевшись, фыркнуло на черта, обдав его с рог до копыт той самой студеной водой, которую старательно умыкнула из раковины.

Чеки, вконец промокший и расстроенный, чуть не плача, готов был уже нас бросить. Но тут я решила вмешаться и малость подправить ситуацию. Накинув на черта цветастую шалочку для сугрева, быстренько слетала к ручейку и притащила еще порцию водицы. Смастерила походный костерок, попросила чертика развести огонек, что он сделал между прочим одним щелчком своих модных копытц. Когда резвый огонек весело затрещал, и тепло заструилось по малость застывшим конечностям, а кипяточек согрел душу изнутри, у меня появился дурацкий вопрос:

Облако, слушай, а как мы тебя звать будем? А то все облако, да облако…

Облако зло покосилось в мою сторону.

Значит кликуху для меня смастерить хочешь?

Да ты что, облачко? Да ты о чем подумало? Вот черт, и я повернулась к черту, в полглаза подремывавшему у костра, его Чеком зовут, а меня Лией. Подумай сама, как из тысячи облаков я тебя выкликать буду?

А я здесь одно, Единственное и Неповторимое! – гордо приосанилось облако. И почему это ты решила, что я женского рода-племени хочу стать? – и облако уплотнилось в тощего рыцаря типа Донки Хота. Мы с Чертом так и прыснули от смеха, так как не гармонировал образ мужественности с этим полупрозрачным типом да еще с козлиной бородкой.

Ты, облако, может и как мужчина сгодишься, Чеки решил взять в свои цепкие руки создание изысканного женского образа, только породы и твердости тебе явно будет не доставать. А вот женщина, и он закатил глаза, это ветер, струящийся в каждом локоне, это мягкая упругость и соблазнительная податливость.