Он смотрел на нее с нежностью, умиляясь трогательным попыткам позаботиться о его репутации.

– Хорошо, я согласен, но тогда у меня тоже будет условие, – решил он еще немного подразнить Эсперансу, – раз вы так печетесь о моей репутации и соблюдении приличий, то и наша помолвка будет проходить с соблюдением всех светских условностей.

Мужчина рассмеялся, глядя, как на ее щеках вспыхнул гневный румянец.

– Хотя, помнится, они не препятствуют жениху целовать свою невесту, – примирительно сообщил он и снова склонился к губам Эсперансы. – И все же, мне не нравится, что вы останетесь тут, тем более одна, – продолжил инквизитор, когда они снова смогли говорить.

– Не переживайте так обо мне, – Эсперанса уловила в его тоне что-то, что не позволило ей просто отмахнуться от его опасений, – этот дом гораздо надежнее, чем кажется, в моей комнате прочные замки, а в таверне много моих верных друзей. – Она погладила его по руке, заметив, как он нахмурился, – к тому же, вы могли остаться со мной, но вы вроде бы настаиваете на соблюдении приличий?

– Да, вы правы. Мы не должны.

Представления о порядочности боролись в нем с желанием всю ночь держать ее в объятиях. Пожалуй, ему вряд ли удалось бы противостоять соблазну, который представляла собой Эсперанса де ла Серна, тем более, сейчас, когда он узнал ее вкус и ощущал ее трепетное, зовущее тело, если бы не накрывшее его запоздалое осознание: опасность осталась позади, но женщина сражалась с вампирами наравне с ним и Тифусом, с легкостью могла погибнуть, если не от их клыков, то в пожаре. Страх потерять ее, сама возможность ее смерти обрушились на Бьерна со всей безжалостной ясностью, прогоняя туман страсти и заставляя разум судорожно искать способ защитить ее от любой беды. Да, лорд Дарвин был мертв, а Тифус обещал позаботиться о сестре Анжеле. Но сотни других угроз могли подкараулить беззащитную женщину на улицах Ронгарда, тем более в портовых трущобах.

Все эти мысли промелькнули в сознании инквизитора, заставляя почти болезненно прижать Эсперансу к себе, словно надеясь, что это поможет спрятать ее, прогнать нависшие над ними тревожные тени. В ответ она вздохнула, ощутив крепость его объятий, и сама теснее прижалась щекой к его груди, вслушиваясь в сильные удары сердца. Эсперанса не понимала, что за порыв двигал мужчиной в этот момент, просто чувствовала, что нужна ему и не могла не ответить.

Спустя несколько минут смущенный Бьерн все же смог отпустить ее.

– Я могу надеяться увидеть вас завтра?

– Да, конечно, в любое время, как вы пожелаете, – тут же отозвалась певица.

– Тогда приезжайте ко мне на ужин? Обсудим наши планы на будущее.

– С удовольствием, – она продолжила нежно и призывно ему улыбаться, глядя в глаза, – нам многое нужно обсудить.

В последнем прощальном поцелуе он коснулся ее руки, и они расстались.

Но перед сном, оставшись одна в показавшейся неожиданно такой пустой постели, Эсперанса со сладким предвкушением думала о том, как долго продержится намерение господина инквизитора соблюдать правила приличия, если она решит заняться им всерьез.

Многие, слишком многие люди двигались по дорогам Денвирской империи из деревень и поселков в крупные города. Они ехали на поездах, повозках, лошадях, самые отчаянные шли пешком. Нескончаемые людские реки. Ронгард, как и другие подобные ему гиганты, поглощали этих людей своей неутолимой жадной утробой, дымящей фабричными трубами, и превращали в горожан. Жителей нового, стремительно наступающего века.

Разорившиеся фермеры и помещики, лавочники и школяры, неудачники или, наоборот, излишне оптимистичные деревенские простаки стремились в большие города в поисках лучшей жизни. Кое-кому удавалось оседлать ветер перемен и взлететь на недосягаемые прежде высоты городской жизни, многие находили себе место на бесчисленных, растущих, словно опухоль, на теле города, заводах и фабриках. Но многих город переваривал, пережевывал и выплевывал в конечном итоге в свои трущобы, где серые и голодные, оторванные от привычного мира в бескрайних смрадных лабиринтах улиц, они перебивались случайными заработками.