Казалось, Бьерн угадывал ее мысли и желания прежде, чем они успевали возникнуть. И сам терял голову. Ни одна его фантазия, ни один сон, что изводили его с момента их знакомства, не приблизились к тому восторгу, что он ощущал, сжимая ее в своих объятиях в реальности. Чувствовать ее податливость в танце было блаженством. Слов, чтобы описать чувство от ее податливости и открытости для него сейчас, он просто не знал. Эсперанса, словно бездонный омут, затягивала его все глубже и глубже.

Когда она нетерпеливо укусила его за плечо, он поймал ее руки и осторожно завел за голову, удерживая на месте. Бьерн чуть отстранился, чтобы взглянуть в глаза обезумевшей от страсти женщине. Она нетерпеливо дернулась под ним, почти не помня себя. Ее глаза были полны голода.

Его возбуждало знание, что рядом с ним не благообразная мисс, вроде его первой жены или тех юных дебютанток, которых пыталась подсунуть ему мать в последнее время, а раскованная женщина, желание которой не уступало его собственному. Женщина, знающая, чего хочет и как это получить.

– Шшш, не так быстро, – пытался он чуть остудить ее пыл, – позвольте мне насладиться вашим совершенством.

Но как бы ни благи были его намерения, как бы ни хотел он сделать их первый раз, пусть и столь спонтанно наступивший, исполненным, в первую очередь, ее удовольствием, он уже понимал, что дольше просто не выдержит. Он не мог ждать, и не хотел опростоволоситься с ней, как подросток, впервые увидевший обнаженную женщину.

Сладострастный стон сорвался с губ Эсперансы, когда Бьерн, наконец-то, вошел в нее. Их соитие было бурным и яростным. Ее бедра как будто сами собой двигались навстречу каждому его движению, ловя ритм и стремясь полнее, глубже почувствовать его. Она вся раскрылась ему навстречу, отдаваясь так полно, как только могла. Не только телом, но всем своим существом. Отдавая всю себя и получая взамен блаженство, переполняющее всю ее.

Бьерн пил с губ Эсперансы крики ее восторга, из последних сил сдерживая собственную разрядку. Но когда он почувствовал, как по ее телу прошла сладкая волна, отозвавшаяся судорогой ее естества, плотно сжимающего его и еще более усиливающая его удовольствие, отпустил себя и с победным рыком рухнул на нее.

Опустошенные, они не в силах были разомкнуть объятия, оба тяжело дышали. Спустя вечность, Бьерн все же нашел в себе силы приподняться, помочь Эсперансе перебраться на подушку и лег рядом, накрыв их обоих одеялом. Она уютно прижалась к его груди, устраиваясь поудобнее. Почти засыпая, она чувствовала, как он нежно перебирал ее локоны. Он же лениво думал о том, что стоило освободить ее прическу ото всех тех шпилек, что, наверняка, прятались в ней, но сил на этот подвиг уже не было.

– Признаю перед вами полную и безоговорочную капитуляцию, эта помолвка не выйдет светской, – признал Бьерн, – и сомнительно, что впредь мы сможем удержаться от продолжения.

Эсперанса довольно хмыкнула, ощутив, как он чуть сильнее приобнял ее, намекая, что таковое может последовать в ближайшее время. Но мужчина продолжил:

– Но у этого могут быть последствия.

– Я могу о них позаботиться, – спокойно отозвалась певица.

– Даже не вздумайте, – Бьерн тут же опрокинул ее на спину и сурово взглянул на женщину сверху вниз, – вы не будете делать ничего подобного. Коль скоро с соблюдением внешних приличий ничего не выйдет, вот вам мое новое условие: если последствия будут, и вы забеременеете, мы поженимся немедленно, и больше я не приму никаких отговорок. Вы поняли?

– Хорошо, как пожелаете, – вздохнула Эсперанса, бросая ему одну из самых соблазнительных своих улыбок.