– Вознаграждение за услуги времен последней войны, – ответили ему. – Старший садовник неравнодушен к людям, носившим за ним сандалии в те времена.
– А, – недовольно произнес казначей. – Старший садовник… Я полагал, что с ним покончено после той истории с неканоничным садом…
– Не окончательно покончено, – ответил ему распорядитель двора. – Как видите, он находит способы вредить нам. Меч свой дал.
Я затылком почувствовал, как они разом посмотрели на меня.
Казнят или помилуют?
– Так что решим? – спросил наконец распорядитель двора. – Сэппуку?
– Было бы великолепно, – тихо прошелестел казначей.
– Очень в этом сомневаюсь, – задумчиво ответил главный советник.
– Почему, господин главный советник?
– Это будет выглядеть подозрительно. Обязательно будет произведено расследование со стороны надзирателей сёгуна. Накадзима покончил с собой и все недостачи взял на себя. Если и этот вспорет себе живот, будет выглядеть так, словно это мы заметаем следы.
– Так что же нам делать? Изгнать?
– Возможно, возможно. Но не сейчас. Нужно выждать. Впрочем, оставьте ему шанс закончить все самому. Пусть он над этим хорошенько подумает.
– Не подозревал в вас такой жесткости, господин главный советник…
– Суровые вопросы требуют суровых решений. Так?
– Именно так. Уведите этого.
Меня подняли с колен и вывели прочь.
Следующие ночь и день я провел в узилище под главной башней, пока в княжеских покоях принимали ревизора Ставки.
Собранная из тяжелого дубового бруса в две ладони шириной решетка ограждала довольно просторное для меня одного пространство с брусовым же полом. Свет солнца попадал сюда через далекие световые оконца, ночью у охраны горел масляный фонарь.
Хання-Син-Кё находилась в ножнах на подставке у стойки с прочим оружием стражи. Короткий меч и возможность разрешить общие неприятности самому мне оставили. Даже намекали этим на благоприятный для всех исход. Но я не спешил. Наверное, из упрямства. Или от пришедшей с возрастом неуживчивости. И мне, пожалуй, было любопытно, куда все повернется. И я не спешил закончить все здесь.
Охрана любезно поделилась со мной своим ужином. В остальном меня не тревожили.
Уже вечером, когда вновь стемнело, к нам спустился человек, которого я в Какэгава еще не встречал. Он оставил сопровождающего рядом со стражей у лестницы, по которой спустился, забрал у них один из фонарей и через полсотни неспешных шагов подошел к решетке. Поставил фонарь на пол около решетки.
– Господин Исава, – негромко проговорил он, – приблизьтесь.
Я встал с пола, где сидел в позе лотоса, стараясь сохранять покой в душе, – пригодилась монастырская наука, – подошел к решетке со своей стороны.
Свет и тени искажали лицо этого человека, не уверен, что узнал бы его, встретив вновь в иных обстоятельствах.
Он дождался, пока я не опознаю гербы правящего дома на его воинской накидке, и показал мне красную квадратную печать, висевшую на шнурке на поясе рядом с походной чернильницей.
– Я третий помощник генерального инспектора, – негромко произнес он. – Если вам есть что добавить к официальному описанию сэппуку управляющего пороховой мануфактурой Накадзима, сделайте это сейчас. У вас не будет другого случая.
Я помолчал, собираясь с мыслями.
– Я только оказал господину Накадзиме продиктованную дружеским состраданием помощь, почтенный третий помощник генерального инспектора. У него не оказалось другого друга, способного на это.
– Сэппуку должностного лица без санкции руководства – серьезное преступление, – проговорил он. – Тут вы целиком во власти княжеского совета.
– Это так, господин третий помощник.